Если это не игра.
Дурацкая ситуация. Не могу понять, зачем мне нужны эти разговоры, для чего я сейчас буду лезть к ней душу. Это ведь не просто любопытство. Чем-то напоминаю сам себе вампира, высасывающего из глубины души самое сокровенное. А, может, я хочу убедить себя, что у меня все не так уж и плохо, раз рядом есть еще хуже?
Я закуриваю сигарету — мне не хочется курить, но мне нужна пауза, чтобы сформировать тот вопрос, который я хочу задать. Давно я уже так не волновался. И все-таки я начинаю издалека.
— Давно?
— Что давно? — переспрашивает Настя.
— Торчишь давно?
Она неопределенно пожимает плечами и ничего не отвечает.
— Я никогда не сидел на игле. — говорю я. — Страшно.
— Страшно… — эхом повторяет Настя.
— Бросить никогда не поздно.
Настя смотрит вниз и молчит.
— Сколько тебе лет?
— Какая тебе разница?! — неожиданно резко отвечает Настя. — Боишься, что мусорам сдам? Не бойся, не сдам.
Ее тон передается мне. Я сглатываю слюну и достаю из кармана деньги.
— Сколько чек стоит? — спрашиваю у нее. Я знаю, сколько стоит чек, мне надо, чтобы она сама определила себе цену. В деньгах.
— Мне не нужны деньги. — обрывает она меня, презрительно глядя на разноцветные купюры. — Мне нужен чек. За деньги можешь снять сосок на Гвардейской.
— А ты что, не соска? — зло бросаю я и убираю деньги в карман.
Сейчас она вскочит и уйдет. Плевать!
Но она не уходит. Ее запал куда-то пропадает, она опять смотрит мне в глаза и я вижу в них капельки слез. Но голос не дрожит, она тихо говорит:
— Соска. Но я не беру деньги. Мне нужен чек.
Я смотрю на ее обнаженные руки, на вены… ни одного следа иголки. Это ни о чем не говорит, можно колоть и в ноги, и в шею… Так делают те, которые уже не могут найти вены на руках. Или те, кто хочет скрыть следы. Но наркомана видно сразу: мешки под глазами, пустой взгляд, тягучий говор… признаков много. А ее по идее еще и должно кумарить — уж слишком сильно она хочет получить чек.
— Ты кому чек берешь? — спрашиваю я.
Настя вздрагивает. И молчит.
— Кому чек берешь? — повторяю я.
— Брату.
Она отвечает так тихо, что мне кажется, будто я ослышался и я переспрашиваю.
— Брату. — повторяет Настя и всхлипывает.
— Брат тебя послал сюда, чтобы ты на его кайф работала? — теперь я достаю еще одну сигарету именно из-за желания покурить, которое возникает, несмотря на то, что легкие только что получили свою порцию никотина.
— Он не посылал. Сюда не посылал. Дай сигарету.
Протягиваю ей пачку, она закуривает и, подняв голову, выпускает дым наверх.
— Мне нужен чек. Иначе завтра ему опять будет плохо, а я завтра ему не смогу помочь, мне завтра обязательно надо быть в школе.
— Завтра?
— Завтра. Сегодня он достал себе дозу. Кто-то купил ему просто так один чек сегодня утром.
Словно пазл, мгновенно собравшийся в причудливую картинку, в моем мозгу все сразу становится на свои места.
— Олег? — спрашиваю я.
— Что?
— Брата Олегом зовут?
— Да. — Настя кивает головой и пристально смотрит на меня. — Ты его знаешь?
— Нет. Это я купил ему чек. — я смотрю в сторону и добавляю, — Он сказал, что деньги потом отдаст.
— С чего он будет их отдавать? — Настя горько усмехается. — Ты спроси, когда он в последний раз вообще держал в руках деньги.
— Он сказал, что работает…
— Менеджером?
— Этим, товароведом…
— Ну да. А родители уехали на Кипр отдыхать и забыли оставить деньги?
— Сказал, что в Греции и оставили… — я умолкаю, понимая, что утром мне просто навешали на уши лапшу и развели на дозу. Неприятно, но гораздо более неприятно то, что об этом знаю не только я.
А Настя вздыхает и ровным голосом говорит:
— Нет у нас родителей. Мать умерла давно, отец уехал… года два назад. Олег уже давно квартиру бы продал, но она на отца оформлена. И не работает он нигде, кто его возьмет? Никто с наркоманом связываться не хочет. Кот иногда мне денег дает, чтобы я поесть купила и за свет и газ заплатила, а так…
— А Кот на Социалке живет? — спрашиваю я и Настя опять вздрагивает, только сильнее, и широко открывает глаза.
— Ты… Кот… Не говори ему ничего, пожалуйста. — она хватает меня за руку и умоляюще смотрит на меня. — Если он узнает, что я здесь… Он Олега убьет тогда.
Слезинки с обоих сторон сбегают по щекам и падают на платье. Совсем детское лицо, совсем ребенок, а в глазах страх, пугающий не меньше, чем сама ситуация. Медленно убираю руку и жестко говорю: