Раймо нарушает молчание:
- Зря запретили клонирование животных. Так ведь? Сейчас бы Иоффе здесь не мотался, а сидел у себя в Париже. Заказал в зоопарке клон двоезуба, и все! Так ведь? И дуди в дудку в своем чертовом клубе.
- Практика клонирования ведет к вырождению нации и деградации сельского хозяйства, - говорит Улоф. - Америка построила здоровое общество благодаря переходу к половому размножению.
Улоф - зануда.
Охота на двоезуба - процесс многоэтапный. Двоезуб хорошо берет на крота, но кротов тоже не так просто наловить в беспочвенной арабской пустыне. Крота привлекает кошачий запах. Когда кот (не кошка, а именно кот, кошачий кобель) метит снег вокруг себя, кроты чуют этот дух за несколько километров. Увидел в пустыне кота - радуйся, охотник! Дело за малым - зарывайся в снег и жди. Кроты придут сами. Хороший кот соберет дюжину, а то и чертову дюжину крупных кротиков.
- Иоффе, это правда, что заказ на двоезуба пришел от самого правительства? Так ведь?
Иоffе включает радиоприемник. Из динамика слышится только газообразный треск.
- Иоффе, правда, что на Елисейских Полях построили новые большие сноси? - пристает Раймо. - В Париже, вообще, много сносей? А баб на них много? Так ведь?
- Клонirrование сhchеловека - вынуzhzhденная меrrа, - отвечает Иоffе.
- Но все же, у нас гораздо меньше сносей, чем в Германии или у русских! И после нового года эти программы начнут сворачивать.
Улоф - оптимист.
Когда двоезуб бросается на кротика, надо стрелять ему в голову. Мертвый двоезуб сначала несколько недель находится в оцепенении. В это время не дай бог его разбудить! Если вам самим не хочется отправиться на тот свет, лучше в эти недели находиться подальше от птицы. Затем двоезуб постепенно начинает дышать. С этого момента он совершенно не опасен. Мертвый дышащий двоезуб - предмет гордости любого аристократического дома. Английская королева держит трех двоезубов. В Ярославском Кремле их восемь.
Иоffе Каshshkin, специалист по носилкам, несколько раз в день разбирает, смазывает и снова собирает свой аппарат. Каждый вечер он подолгу молится. Носилки не должны подвести в нужный момент.
- Оddному богаttому раvviну в Праге прiнеssли меrrтвого двоеzzуба, коttорый еще не начаll дыshshать, - рассказывает Иоffе. - Эttoт раvviн rrешил прiнять vанну. А у него быllа оddна прiвычка: лежа в vанной vo веcь голоss раssпевать опеrrные арии. Oн пел ttак громко, чttо двоеzzуб проcнулssя и бrrосiлся на него! Иssпуганный раvviн выssкочiл из vанной и Голым vыбежал на уllицу! С тех пор раз в тридtsать три гоddа этоtt раvviн раzzдевается, бегает Голым по уllицам Праги, убiвает кого-нибуddь и идеtt в сiнагогу.
Обратный путь еще тяжелее. Носилки приходится нести по очереди. Аппарат в идеальном состоянии. Ни один узел механизма не скрипит. Упругая ткань мягко пружинит под тяжестью оцепеневшего двоезуба.
- Почему я не могу клонировать двоезуба, если Господь клонировал мир? Так ведь?
- За это Господа нашего буддисты в Непале и проткнули! Да, Иоффе?
Раймо несет тяжелую переднюю ручку носилок. Заднюю, облегченную, держит Иоffе. В другой его руке радиоприемник. "Буddийская Vолна" передает джазовый концерт. Звучит знаменитый дуэт Сен-Санса для саксофона и гнус-фистулы. На гнус-фистуле играет, кажется, сам король джаза Vернон Саllиван. Приемник немного пострадал в походе. Антенна сломана, радиочастоты погнулись. Из пробитого динамика вываливаются блюзовые синкопы, и Иоffе приходится через них перешагивать. Позади легко шагает Улоф. Синкопы хрустят у него под ногами.
Шел сентябрь четырнадцатого года. В отношениях между Бляхен-Мухеном и Ярославлем появились первые признаки напряженности.
В декабре бедрум Бляхен-Мухенского дворца занял кровавый Казимир.
Безнадежный город
Черт свалился на этот город как недогоревшая ракета прошлогоднего рождественского фейерверка. Он отряхнул с плаща черные искры, капли воды и ненужные воспоминания, после чего огляделся по сторонам.
Вокруг спали дома. Повсюду на стенах шевелились тени их снов. Каждая стена — как экран ночного кинотеатра. Здесь под завывание музыкальной пилы демонстрируется фильм про подводные глубины, там — показывают про любовь, без всякой музыки, а вон на той стене под аккомпанемент раздолбанного пианино пляшет скелет Уолта Диснея. И во всем этом ни единой дьявольской искры страха! Скелет — и тот какой-то бездушно-веселый.
— Братья и сестры! — воскликнул черт. — Я пришел дать вам страх!
Спящий город оставил без внимания это торжественное приветствие.
"Пожалуй, слишком пафосно прозвучало… — решил черт. — Надо поработать над стилем".
Вытащив из мостовой булыжник, черт запустил им в окно ближайшего дома. С тихим булькающим звуком окно проглотило камень, по стеклу разошлись круги, и через мгновение все снова было спокойно.
"Ничего не боятся, равнодушные!" — огорчился черт и наступил на здесь гуляла собачка.
Решив, что утро вечера мудренее, а сейчас надо поспать, он направился к ближайшему канализационному люку. Что-то мешало ему идти. Оглянувшись, он увидел, что за ним тянется след. Черт вытащил из кармана горсть снега и швырнул через плечо. След начал отставать и остывать.
Через час на место падения черта прибыли волхвы, чтобы взять у него анализы крови, сажи и шерсти, а также плату за въезд в город. Но черта след простыл, и они не нашли его.
(Хочу сразу предупредить: не я один пишу об этих событиях. Есть еще трое, с позволения сказать, писателей. Их версии могут отличаться от моей. В сторону искажения истины. Например, у одного из них вместо "черта след простыл" написано: "…черта поминай как звали".)
Как его звали? Да по-разному. Для этого годились и черные свечи, и треснувшие зеркала, и грампластинки, прокручиваемые в обратную сторону. Но можно было обойтись и безо всей этой ерунды. Черт всегда готов был явиться просто на зов души, лишь бы в этой душе теплился живой искренний страх. Однако сейчас черта угораздило очутиться в городе непуганых идиотов, не имеющих о страхе ни малейшего понятия. Необходимо было спасать этих несчастных.
Солнечным сентябрьским утром в табачную лавку зашел господин в черном плаще и цилиндре. В руке у него была трость черного дерева с набалдашником в виде змеиной головы. На левой руке — перстень с крупным желтым камнем. Словом, вся пошлейшая атрибутика была соблюдена. Черт чувствовал, что это не совсем то, что здесь надо, но ничего лучше для внешнего вида придумать не мог.
Хозяин сидел за прилавком, читал газету и хохотал.
Заметив посетителя, он нехотя оторвался от своего несерьезного чтива и поинтересовался:
— Чем могу служить?
Черт сделал шаг вперед, наклонился поближе к лавочнику и со значением посмотрел ему в глаза.
— Известно ли вам, что человек смертен? — вопросил он. (Черт, опять слишком много пафоса!)
— Да уж, — ответил лавочник, продолжая посмеиваться.
— А понимаете ли вы, что он внезапно смертен? И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.
— Не без этого, не без этого, — охотно согласился табачник. — Но сегодняшний вечер мне известен более или менее точно.
— Вот как? В таком случае, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет.
— Секрета нет, — ответил лавочник. И, неожиданно посерьезнев, добавил: — Сегодня вечером я буду лежать в гробу.
Сказав это, он достал из-под прилавка револьвер, поднес его к виску и застрелился.
На грохот выстрела из подсобки вышел помощник хозяина.