Художница стоит на остановке. На плече подрамник, в руке кисть в краске, в краске кисть руки, в голове этюды. Автобус улыбается и впускает ее.
Сегодня художница нарисовала one-way черепаху. А худсовет работу не принял.
- Во-первых, - говорят, - почему у животного один глаз больше другого? Во-вторых, у вас нет никакого уважения к законам композиции! А главное: почему черепаха ползет в одну сторону?!
- А это one-way черепаха, - отвечает художница.
- Ну уж нет, нашим радиослушателям нужны более оптимистичные изображения! - говорит худсовет. - А этак мы всех рекламодателей распугаем.
Художница устраивается на заднем сиденьи. Солнечный круг уже пылает во все лобовое стекло. Из-за пазухи высовывает голову черепаха и тем глазом, что побольше, смотрит, не мигая, на солнце. Она one-way, так что, ее вполне устраивает то, что автобус все время едет на закат.
Городок укатил назад. За окнами пальмы. Температура растет. Стрелы солнечных лучей свистят то слева, то справа. А под колесами плавится солнечная река. Плывет по ней автобус. Плывет баттерфляем, то есть, бабочкой. Стремится, как бабочка, на свет. Нажимает водитель на гудок, и автобус поет.
За много километров отсюда скучает в старой крепости Царь-Зеркало, которое не отражает. Оно бы отражало, да некого! Люди тут вокруг исключительно такие, которые в зеркалах не отражаются. Спит зеркало. А на его верхней кромке сидит новостной дятел и долбит свою скучную песенку: "...хозяева поля забыли в воротах противника четыре мяча, а гости забыли только один. Таким образом, матч закончился со счетом один:четыре в пользу гостей..."
И вдруг слышится в ночи издалека-издалека песня автобуса, едущего к солнцу. Просыпается зеркало. Открывает сначала один глаз, потом второй. Потом третий. Приподнимается на цыпочках, выглядывает за край зубчатой крепостной стены. И видит там, вдали, огромный красный солнечный шар. Вот это красота! И размер подходящий.
Всем своим круглым телом Царь-Зеркало отражает огонь солнечного шара! И летят во все стороны, бьют фонтанами потоки света, в которых купаются солнечные зайцы, лисы и тигры. Летят над лесом зданий, над паутиной дорог, над задумчивыми волнами пшеничных полей, над красными ранами земляничных полян. Летят в пространстве, летят и во времени, в каждый день стараясь засунуть свои любопытные носы.
Помнишь, как в конце августа в закатных лучах алели окна в доме напротив, а среди них и то, на которое ты постоянно смотрел? Помнишь, как просыпалась музыка?
А помнишь февраль, старый парк, грязный черный снег, вязы со скрюченными ветками и корой, черствой, как твоя усталость? И над всем этим в небе - солнечные отблески. Помнишь, как просыпалась радость?
И даже там, помнишь, в полусне-полувремени, между миром и немиром, когда ты был свой среди теней, чужой среди отражений... Даже там и тогда ты учуял запах солнца и вышел на след, и понял, что выберешься. Помнишь, как просыпалась надежда?
Автобус продолжает ехать на закат. Человек с фабрики паролей, юноша, который не знает, как надо, художница со своей черепахой и все прочие пассажиры прикрывают глаза руками, щурятся, смотрят на вырастающий впереди огненный шар. Жара. Все термометры давно уже бежали из автобуса. Пальмы за окнами закончились. Вокруг лишь песок да кактусы.
Куда мы едем? Зачем нам туда? Что готовит нам этот солнечный круг, небо вокруг? Почему мы все бросили? И почему, черт возьми, мы ничуть не жалеем об этом?
Водитель, ты, наверно, знаешь? Ведь ты давно уже едешь! Так давно, что можешь смотреть на солнце, не щурясь и не прикрываясь рукой. Скажи нам что-нибудь, водитель!
И водитель говорит. Он берет в руку микрофон, нажимает кнопку на приборной панели и говорит:
- Уважаемые пассажиры! До конечной остановки "Солнце" осталось совсем немного. Но прежде, если вы не возражаете, мы с вами, буквально на пять минут, заедем в небольшой магазинчик восточных сладостей, где вы сможете немного потанцевать.
Ведьмин счет
Есть в лесу такие места, куда ни лесник никогда не сунется, ни охотник, ни даже беглый зэк. Хоть бы за ним и погоня была со стрельбой.
В тех глухих местах зверь Любимец любится с камнями. От этого нечисть заводится. Как заведется, начинает по лесу шастать. А потом, рано или поздно, к человеческому жилью выходит.
Вот, значит, как-то раз под ходячими облаками, под частыми звездами бежит по лесу черемная лисица. Вдруг чует: дурно ей становится! Словно бы трясет ее злая трясовица, оскудение крови сказывается, и прочие сотворилися окаянные болезни во чреве. Открывает лиса пасть. И сей же час что-то круглое с песней ей на язык выкатывается! Только хотела рыжая плутовка к словам песни прислушаться, а это круглое уже на верхнюю губу перебралось, и песни более не слыхать.
- Не слышу ничего, - говорит лиса. - Сядь ко мне на язычок!
А круглое с губы на землю соскакивает и катится прочь.
Лисица же не только не слышит, а уж и не видит, и не дышит. Окочурилась лиса.
Круглое же катится по лесу дальше, катится и накатывает на медведя косолапого.
- Чьих будешь? - медведь вопрошает.
- Я конец твой! - ответствует круглое.
- Почему мой? - возражает косолапый. - Я института собственности не признаю. Нам, лесным, оно, во-первых, ни к чему, а во-вторых, божьим понятиям противно. "Мой", "твой" - это барский толк, не наш. Это столичному патриарху-никонианцу так рассуждать пристало, а для нас, раскольников-староверов, ни моего, ни твоего нет. Все общее!
- Не фачит, - отвечает медведю круглое. - Я лисе пришел и тебе приду!
Тут стало у мишки на лапах мокро и студено, захотелось яиц и в баню. Перекрестил себя косолапый двоеперстно да и помер.
Катится круглое далее. Догоняет на лесной тропинке серенького волчка. Быстро бежит серый, да круглое быстрее катится. Догоняет круглое серого и - бац по спине энергетической ложноножкой (потому как реальных-то конечностей у круглого нет). Оборачивается серый и сразу смекает: конец подкрался незаметно!
- Отпустил бы ты меня, дядя конец! - просит волчок.
- Рад бы, да не могу! Таков уж я: лисице пришел, медведю пришел и тебе, серый волк, приду!
Пожалел волк, что не увидит в нынешнем году, как приходит солнце на Водолиятель и оттоле восемь дней возвышается, и орел в венец одевается, и ночь уменьшается. Слабость пришла в естество волчиное, и испустил он дух.
А круглое дальше по тропинке катится. Глядь - впереди кто-то скачет скачками странными, дикими. Сперва подумал конец, что это леший. Испугался конечно. Еще б не страшно: одно дело звери лесные, а лешему-то он еще ни разу не приходил! А после пригляделся - ан нет, не леший. Уши белые длинные торчат! Заяц. С тропки спрыгнул, в кусты схоронился. Круглое - за ним. Раздвигает ветки... а на него в упор дуло ружейное смотрит! Заяц лапу на курке держит и спокойно так говорит:
- Ступай своей дорогой, шпынь шарообразный! Не то порешу.
- Опусти ружье, - отвечает круглое. - Все одно, не спасешься. Я и лисе пришел, и медведю пришел, и волку, а уж тебе, косой, и подавно приду!
И, сказав эти слова, поцеловал конец заряженное ружье прямо в дуло. Нажал заяц на курок - осечка. Нет от ружья стрелянья! Нажал еще раз - выстрел грохнул, полетел из дула заряд смертоносный, от которого никто заговориться не может (лесной орех, пчелиным воском обмазанный), да все мимо конца! Метил заяц в цель, а попал в пень. Одно слово - косой... Потемнело у зайца в глазах, померещились ему рыбы толстые, оспицей покрытые, выронил он ружье из лап, упал, ударился оземь и обернулся мертвым зайцем.
А круглое дальше покатилось. Из лесу на опушку, с опушки на поле, с поля к околице, с околицы - в село. А в селе уж недоброе почуяли! С утра еще заметили, что все кони на конюшнях в мыле, а тут еще и воздух серой запах. Поп-никонианец на колокольню влез, от греха подальше, набат организовал. А толку-то! В селе, большей частью, староверы живут - а они все по своим каплицам подземным попрятались да прикидывают, что лучше сделать - самосжечься али самозакопаться?