Игорь Малышев
«Рассказы»
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
Необычайная история о Марии Руденсии, падре Эрнандо, ангелах и сотворении мира
Падре Эрнандо всегда такой рассеянный, что просто ужас. Все жители селения рады, что у него нет очков, а то он проводил бы целые дни в их поиске, чтобы к вечеру обнаружить на собственном носу. Однажды он надел рясу задом на перед и так отслужил обедню. Прихожане — люди хорошие, любят дона Эрнандо, они просидели всю службу глядя в молитвенники. Не поднимая глаз подтягивали хором его песнопениям, и даже не улыбались. Лишь кухарка Летисия, толстая и добрая, как сама Катилина Миленская, подошла к нему после причастия и шепотом сказала о его оплошности. Он всплеснул руками и, как был, побежал за алтарь переодеваться. Те, кто не успел получить причастия, дождались его, ни словом, ни голосом не показали, что обратили внимания на его одежду. А он смущался, краснея забывал слова. Даже небольшая лысина на макушке, и та, казалось смущенной и краснела. С той поры он всегда, выходя на кафедру с проповедью ощупывал себе грудь: все ли правильно одето. Потом кашлял, поднося кулак ко рту и произносил:
— Ну, с Божьей помощью начнем.
Хороший, в общем, человек, только рассеянный.
А однажды у него дома жила бездомная собака, которую он по доброте подобрал где-то во время дождя. Сжалился, уж больно она была тогда грязная и дрожащая. Так эта бестия каждую ночь съедала завтрак, который он оставлял себе на утро. А дон Эрнандо вставал, думал, что он сам уже съел все вечером, а значит и завтрак ему не положен. Так он жил целую неделю ни о чем не подозревая, пока псина как-то раз не начала есть его завтрак, когда падре еще не уснул. Посмотрел он на это безобразие, смутился почему-то ужасно, подождал, пока она закончит и все так же смущаясь произнес:
— Ну все, теперь иди на улицу.
С тех пор дома он уж собаку не оставлял.
Святой прихода является Катилина Миленская. День ее рождения, самая середка лета — большой праздник, который отмечается всеми. В последний раз падре решил отметить его поставив какое-нибудь представление. Можно было бы, конечно, представить что-то из многочисленных деяний святой, но, к сожалению, никаких сведений о них не сохранилось, а была только история о ее смерти. Как всем известно, Катилина погибла после того, как португальцы штурмом взяли Милены. Десять солдат надругались над ней, а наутро в ее дом пришел португальский иезуит-священник и приказал сжечь ее, как распутницу. Она не сказала им ни слова поскольку была немой от рождения, только смотрела на своих палачей кротко и видно было, что она все им прощает. Когда же дрова у босых ног несчастной загорелись, то свершилось чудо: солдаты, надругавшиеся над ней, палач и священник, приговоривший ее к смерти, не выдержали ее кроткого взгляда, бросились в огонь и сгорели там заживо вместе со своей жертвой. В тот же день войска португальцев покинули Милены и город был спасен от страшного разорения. Такова совершеннейшая правда о смерти святой мученицы Катилины Миленской.
Поскольку дон Эрнандо не мог взять в толк, как ему рассказать эту притчу избежав сцены надругательства, не погрешив против истины, он порешил оставить эту историю в покое и обратиться к чему-нибудь не менее известному и серьезному. Например, к сотворению мира. Не откладывая дела в долгий ящик, падре приступил к написанию сценария. По вечерам прохожие видели, как допоздна светится его окошко и по шторам темным силуэтом, размахивая руками, скользит взъерошенная фигура. Было слышно, как он говорит сам с собой:
— Дети, и только дети. Взрослых и близко нельзя подпускать к этому…
— Он ведь тоже был молод, когда творил мир…
Иногда принимался спорить, возражая и не соглашаясь с собой:
— Хотя, как же молод? Он вне времени. Он живет в вечности. Какой может быть возраст? И говорить даже смешно, чтобы Господь нес, как и все мы, иго времени.
— И кроме того, молодость, это скорее разрушение. Рамок, правил, канонов…
— Но ведь дети — это невинность, чистота. Они лучше всех чувствуют праздники… А что шалят, так это ничего, ангелы, тоже, наверняка, большие шалуны.
Некоторые, наслушавшись споров одного человека с самим собой, начинали всерьез опасаться за здоровье падре.
— Как бы голова у него не треснула от трудов, — заботливо вздыхали они. — Где мы тогда другого падре найдем?
Но со временем все основные вопросы были благополучно разрешены, споры прекратились, всклокоченные волосы исчезли из окна. Метания сменил тихий скрип пера по бумаге: падре записывал ход придуманного представления. Округа облегченно вздохнула:
— Старается — то как! Хочет чтобы праздник запомнился.
И вправду, никогда в поселке не было такого. Приезжали, конечно, заезжие комедианты, но эти несерьезное все представляли, только бездельников веселить. После них в театре оставались фантики от конфет, запах вечных переездов, да следы в дорожной пыли, что выдавил их скрипучий фургон. А чтобы что серьезное представить, такого еще ни разу не было.
Ждали все с нетерпением. Наряды готовили. Жены вытаскивали из старых сундуков праздничные одежды, пропахшие крушиной и нафталином, чтобы моль не поела. Встряхивали, чихая от пыли, придирчиво осматривали: все ли в порядке, нет ли где дырочек, не торчат ли нитки.
Маленькая Мария Руденсия тоже готовилась. Она за месяц до представления начала приставать к своей матери донье Эмилии, чтобы та сшила ей платье ангела. Донья Эмилия была еще довольно молодая женщина, рано начавшая стареть. В двадцать шесть лет у нее уже были седины в волосах и паутина морщинок вокруг глаз. Говорили, что она сильно переживала из-за смерти мужа, который погиб во время войны за независимость и был едва ли не правой рукой самого Симона Боливара-Освободителя. Когда он ушел воевать, Мария была еще совсем крошкой. По рассказам кухарки, знавшей покойного дона Рафаэля, это был высокий, статный мужчинам с пушистыми усами. От него остался только старый кинжал в потертых ножнах, висевший над каминной полкой, три ордена и десяток золотых монет неизвестной страны, на гербе которой изображены семь звезд на фоне восходящего солнца. Их передал четыре года назад ворвавшийся в селение вестовой. О смерти генерала Рафаэля он ничего не сказал, но посмотрел на донью Эмилию так, что она без чувств упала у порога дома. Увидев распростертую мать Мария закричала так, что, казалось, ее разрывают пополам. Она кинулась к матери, принялась ее поднимать, повторяя ласковые слова, убеждая подняться и сильно заикаясь при этом. Когда безутешную жену, все еще находящуюся без сознания переносили наверх, дочь не отпуская ее руки шла рядом в слезах, повторяя какие-то бессмысленные детские утешения и не желая отпускать руку. Пока донья Эмилия лежала в бреду, она спала у нее в ногах, не соглашаясь отойти ни на шаг. Почти ничего не ела, находясь в странном оцепенении. Когда ее умоляли пойти к себе в комнату поесть и отдохнуть, она, заикаясь просила, чтобы ее оставили с мамой. Больше от нее не могли добиться ни слова. Заикаться с тех пор она не перестала, просто стала чуть меньше разговаривать. Донья Эмилия после удара почти не улыбалась, редко выходила из дому и не принимала гостей. Целыми днями она сидела за книжками в доме или в патио в тени акации, пряча сухие листья меж страниц книг. Постоянно рядом с ней были лишь Мария, да беззаветно преданная им кухарка Летисия, бывшая когда-то их рабыней.
Падре Эрнандо загодя пообещал девочке роль маленького ангелочка с крылышками. Это же обещание было дано еще десятку детей поселка, которые были не старше шести лет. Ангелов должно было быть не менее дюжины.
Платье для будущего ангела сшила Летисия, выполнявшая, когда надо, еще работу прачки и швеи. Летисия была неграмотная негритянка необъятных размеров и необъятной же доброты. Самой заветной ее мечтой было завести детей. Любила она их до безумия, но с семьей у нее как-то не сложилось. Никто к ней не сватался, хотя она была еще довольно молода (ей не было двадцати пяти) и некоторые даже находили ее симпатичной. Женихи ходили к другим, обходя ее стороной. Она уже почти смирилась с этим неутешительным положением дел. Часто в таких случаях люди затаивают на кого-нибудь злобу за свою не сложившуюся судьбу, но Летисия ничем не выказывала своего недовольства, не такой она была человек.