Ни один из нас не решался двинуться с места, даже сам командир Эдо Дельграто. Сдаться в плен означало смерть, причем мучительную.
Именно тогда, когда до нашего расстрела оставались считанные мгновения, Христофор Николаевич подошел к Эдо Дельграто, хлопнул его по плечу и, когда тот поднял свое искаженное мукой лицо, улыбнулся ему и сказал: «Наш командир — ты, однако ведь я — сам великий дуче Бенито Муссолини!».
«Ты не Муссолини, а всего лишь жалкий шут! — взорвался Дельграто. — Дрожащий от страха Арлекин и более ничто!».
Христофор Николаевич ничего не ответил, лишь засмеялся, затем пошел к изрешеченной пулями двери и смело распахнул ее. Немцы сразу же прекратили стрелять.
«Так я и знал!» — проговорил Христофор Николаевич и по очереди обошел каждого, забирая оружие и бросая его в открытую дверь.
Разоружив нас, он, все так же улыбаясь, направился к двери.
«Ты куда, Форе!» — послышался голос Анджелино Крибио.
«Собираюсь устроить еще одно представление! — засмеялся Христофор Николаевич, сорвал с шеи последний патрон и перезарядил пистолет. — Ну, ребята, прощайте!».
«Христофор Николаевич!» — окликнул его я.
«Форе!» — в один голос позвали его несколько человек.
Он так и не обернулся, смело шагнул вперед, в сияющий снежный день.
Да, в сияющий снежный день.
Именно сияющий снежный день…
Сделав несколько неровных шагов, он остановился. На снегу ярко алели кровавые следы. Лишь тогда я присмотрелся и увидел, что вся правая сторона его тела в крови. За спиной в правой руке Христофор Николаевич прятал свой любимый «парабеллум».
Подняв вверх левую руку, он, словно настоящий Бенито Муссолини, потребовал у расшумевшихся, обрадованных его появлением немцев внимания.
Когда удивленные фашисты затихли, довольный произведенным эффектом Христофор Николаевич крикнул: «Командир — я, но плену у вас предпочитаю смерть!».
Затем показал спрятанную правую руку, и готовые броситься на него гитлеровцы застыли на месте.
«Да здравствует Италия! Да здравствует свобода!» — крикнул он напоследок, поднес пистолет к виску и выстрелил.
Как потом рассказала мне сама Терезина, узнав об этом, она на какое-то время оцепенела. Затем бросилась бежать прямо к Колоньи. Она так и не смогла вспомнить, как оказалась у стоящего на краю села домика.
Каменный дом этот задней стеной примыкал к склону горы и только в передней стене были два окна и дверь. Окна были разбиты, деревянная дверь и увитые плющом стены изрешечены пулями.
При виде Терезины какие-то незнакомые люди, с сочувствием глянув на нее, отошли в сторону и уступили ей дорогу.
Христофор Николаевич лежал навзничь на белом снегу, лишь в нескольких местах алели пятна крови.
На виске его чернела рана.
Терезина опустилась на колени и отерла ее своим платком. Затем вскрикнула, упала на тело и разрыдалась…
Стоящие вокруг скалы, словно плакальщицы, подхватили и несколько раз повторили ее крик.
Затем эхо смолкло, и она почувствовала, что наступила страшная тишина. Когда Терезина подняла голову, у тела Христофора Николаевича стоял черный немецкий дог и смотрел на убитого.
Оказывается, Форе все время подшучивал над Терезиной: «Фрида любит меня сильнее, чем ты!».
Когда Фрида последовала за Фалькенштейном в Лозанну, уже Терезина смеялась над ним: «Вот тебе и преданная Фрида!».
Фрида и правда оказалась преданной. Удивительно только, как на таком расстоянии она могла почувствовать, что Христофор Николаевич мертв.
«В назидание населению бросьте труп этого командира в центре села Меине», — приказал немецкий офицер своим солдатам. Когда те собрались выполнить приказ, Фрида начала рычать и лаять, не подпуская их к телу, пока один из солдат не дал очередь в воздух и не отпугнул ее.
В ту же ночь с риском для жизни жители похоронили Форе на сельском кладбище.
Когда Терезине передали, что Фрида все время сидит на могиле Христофора Николаевича, никуда не уходит и даже не прикасается к еде, она заплакала еще безутешнее. Несколько раз Терезина ходила на могилу с отцом, пытаясь увести Фриду с собой, но та никого не подпускала и отказывалась от еды. А как-то утром ее нашли мертвой…
Остальные партизаны?
После геройской смерти Христофора Николаевича все шестнадцать были брошены в тюрьму городка Бавено. Несколько раз нас хотели расстрелять. Переводили из одного города в другой, пока в апреле 1945 года нас не освободили партизаны.
Так спаслись мы все.
Кто?
Тот Эдо Дельграто, который первым выбросил оружие из этого треклятого «баита»?