Начиналось в двенадцать, и я загодя возник у входа на ипподром.
Лет, наверно, десять не заворачивал.
Где тут что, помнить не помню. Вхожу, стало быть, и топаю по асфальтированной дорожке меж сосен к трибунам. Озираюсь.
Статный жокей вывел из конюшни буланую кобылку и повел прогуливать на поводу медленным шагом. Зрелище, Захар, чудо!
Иду дальше. Пивная, — та, помнишь, за поворотом?! — совсем скособочилась, обгорела — стены сплошь закопченные. Развалюха! Обломался я от этого, или, выражаясь культурно, поскучнел и приуныл. Помнишь, каким пивком мы там баловались? Пополам с водой! А все равно не забыть…
Ну, приближаюсь я, стало быть, к трибунам.
Помнишь, в наши юные годы все там было ослепительно белое — и стены, и скамьи… Сейчас краска осыпалась, облупилась, — все обшарапано, блекло, жалко…
При виде беговых дорожек ты прослезился бы. Только внутренняя вспахана и проборонена. А обе внешние заросли сорняками и утоптались. Целина целиной!
Башенка судейской коллегии оплыла и осела.
Не видно и спецмашины с железными крыльями для закрепления старта.
Из нового разве то, что манеж несколько уменьшили, точней, центр прежнего сузили и огородили.
Я засек, что типы и типши, редкими группками сбившиеся на трибунах, упираются зенками в колеблющиеся от ветерка программки. Вдоль поддерживающих перекрытье опор прошвыриваются фанаты, постоянные посетители, и тоже шуршат и посверкивают страницами, поборматывают-покрикивают:
— В первом забеге Огонь и Шубар! Шубар и Огонь! Отпрыски Петрополиса!
Помнишь, Захар, Петрополиса?
Огненно-рыжий! Во лбу звезда! Ноги стройные. Загляденье! Сын Ашхабада и Партитуры. Истинная гордость Куларского коннозаводства.
И… знай, Захар, пока прицельная пуля, совместно с контрольным, не поставила на лбу у меня многоточие в конце жизни, я буду помнить четвертое сентября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, день его триумфа, когда он выиграл тбилисское дерби!
Погоди, Захар. Как там наш братан? А?
Эгей, браток, я же знаю, ты нас слушаешь, а что такое «дерби», не знаешь. Английское слово… Означает состязанье трехлеток и четырехлеток. Близ Лондона, в Эпсоме, происходит то, что и поныне называется именно так… именно «дерби». А на американском жаргоне это котелок, шляпа, вроде той, что носит в своих фильмах гениальный бродяга Чарли Чаплин.
Ты не кайфуешь, Захар?! А ведь какой повод для кайфа я тебе сейчас предоставляю. Приди в себя! Прочисть уши! Промой мозги!
А ему, братку нашему, знаешь, что я скажу?
Этот ваш Паспорт сущий мамонт, мастодонт. Ходит за вами хвостом, надзирает, на ус мотает… Волк в овечьей шкуре, морда — гнилая картошка. А я сторонник тонкости и соразмерности, лютый враг грубости и топорности. И у меня от него уже вскипают мозги, и брось ты, браток, его, подь к нам сюда.
Не сердись, браток! Почитал бы и ты что про дерби, тотчас отбурел и решился бы. Может, дашь малость форы, а? Подождешь?
Что значит «кто»?
Не «кто», а «что»! Понял?
Боп? Что такое, любопытствуешь, боп? Боп что такое?! Боп — стиль джазовой игры… исполнения… вот что! А Птица, этот чародей звука… это Чарли Паркер, один из величайших музыкантов-джазменов. Он дул в альт-саксофон. Что творил, браток ты мой, что выкомаривал! В быстрых пассажах перемежал триоли с восьмыми… А надобно тебе, браток, знать, что триоль вещь своенравная! Этакая капризная ритмическая музыкальная фигура. Но, представь, пассажи звучали естественно и свободно. И напоминали… что же они напоминали?.. А-а, вот что… Будто град грохочет по крыше. Упоение! Сила… Кстати, с мелодией здесь, браток, все не так просто. В бопе она улавливается лишь в начале и разве что в самом конце композиции, когда завершается тема. В импровизационной же части, там, где идут самые кайфовые сольные партии, мелодия сознательно приглушается, маскируется. Вот чего не усек сам Сачмо, он же Луи Армстронг. А какой был джазист! Какой гений!
Вернемся… ну, конечно, вернемся, Захар, к делу…
Подхожу я, стало быть, к этим… тамошним, постоянным… откуда, высказываюсь, берутся программки.
Да тетка, говорят, тут где-то торгует.
Тетку засекаю в кассе, выкладываю ларь, получаю искомое. В наше, помню, время по-русски печатали, теперь, гляжу, по-грузински. То-то… То-та-ли-затор… Выдает два вида игры — «Тройной экспресс» с угадываньем первого, второго, третьего места — при том что в наше время довольно было первого и второго, — и три «Одиночных» — с угадываньем первых мест в трех забегах. Прежде были и дубли — бега и скачки, правда, и тогда сие нам было не по зубам.