— Как им это удается? — удивился Тограм и тут же сам себе ответил: «Конечно, с помощью диктофонов, — ему пришлось использовать земное слово. — Ну ничего, с этим мы справимся».
Он перешел на ойяг, наиболее распространенный язык планеты, которую роксоланцы покорили пятьдесят лет назад.
— Что с нами будет, Рансиск?
— Там, на Роксолане, они должны бы уже сообразить, что у нас что-то не так, — отвечал на том же языке рулевой.
Это мало обнадежило Тограма.
— Так много возможностей потерять корабли, — грустно сказал он. — И если Верховный Главнокомандующий даже пошлет за нами флот, им повезет не больше, чем нам. У этих богами проклятых землян слишком много оружия, — он сделал паузу и как следует приложился к бутылке водки. От ароматизированных ликеров местного производства Тограма мутило, но водка пришлась ему по вкусу. — Как это так вышло, что у них есть все эти машины, а у нас или у других известных нам рас нет? Они, должно быть, чародеи, продавшие души демонам в обмен на знания.
Рансиск подергал носом.
— Я задавал одному из них такой вопрос. Он прочитал мне стихотворение какого-то землянина, не помню, как там его. О ком-то, стоявшем на распутье. В конце концов он выбрал менее наезженную дорогу. Это и есть ответ. Большинство рас открывает гипердрайв и начинает странствовать. Земляне не открыли гипердрайв, и их поиски пошли в другом направлении.
— Неужели? — Тограма передернуло при одном воспоминании о той короткой, но кошмарной схватке. — Ружья, стреляющие дюжиной пуль без перезарядки. Пушки, установленные на самодвижущихся бронированных телегах. Ракеты, которые сами находят цель… А ведь есть штуки и пострашнее, которых мы не видели, только слышали о них от землян: бомбы, каждая из которых может взорвать целый город.
— Не знаю, насколько этому можно верить, — сказал Рансиск.
— Я верю. Они сами пугаются, когда говорят об этом.
— Что ж, может быть. Но у них ведь есть не только оружие. Есть машины, позволяющие видеть и слышать на расстоянии, машины, которые за них считают, диктофоны и прочие штуки. И то, что они рассказывают о своей медицине: они знают, от чего начинаются болезни, и могут лечить и даже предотвращать их. И их сельское хозяйство — эта планета самая перенаселенная из всех, о которых я только слышал, но они сами себя прокармливают.
Тограм печально пошевелил ушами.
— Это несправедливо. И все из-за того, что у них не было гипердрайва.
— Теперь он у них есть, — напомнил Рансиск. — Скажи спасибо нам.
Роксоланцы с ужасом посмотрели друг на друга и разом произнесли одно и то же:
— ЧТО МЫ НАДЕЛАЛИ?
От автора.
Вот уже второй раз я использую идеи, появляющиеся на заднем плане в других моих рассказах. Рассказ «Невмешательство» (Дель Рей, 1983) вырос из кусочка антуража так и ненапечатанного рассказа. Вот и в «Хербиг-Харо» — первом рассказе, проданном мною Стену Шмидту в «Аналог», — маленькая деталь показалась мне достойной того, чтобы разрастись в отдельную историю. Результатом стали «Дороги, которые мы НЕ выбираем» — классический сюжет о первом контакте, хоть и в не совсем обычном ракурсе.
Хорошая погода[3]
Как говорит сам автор, идея этого рассказа пришла к нему в машине, когда он слушал прогноз погоды: что, если эти меняющие друг друга цифры были бы не градусами, а годами?
Добро пожаловать в мир, где поворачивая ручку кондиционера, ты меняешь не температуру в комнате, а год, в котором ты живёшь…
Том Крауэлл заходит на кухоньку своей квартиры и вынимает из холодильника банку «Будвайзера». В целях экономии кондиционер в квартире настроен на середину семидесятых. Том выдергивает кольцо на крышке и выбрасывает его в помойное ведро. Табуретка недовольно кряхкает, когда он плюхается на нее — даже для середины семидесятых она не слишком новая.
Как всегда, главной новостью по ТВ остается погода. Особенно в других районах страны: «Фронт старины, надвигающийся со стороны Канады, продолжает захватывать северные штаты, результатом чего стали многочисленные перебои в связи. Власти делают все, что в их силах, чтобы противостоять этому, но проблема слишком сложна, чтобы справиться с ней при помощи портативных генераторов. Этот киносюжет, один из немногих имеющихся в нашем распоряжении, получен из Милуоки».
Лицо диктора исчезает с экрана, и на его месте появляется нерезкое, зернистое черно-белое изображение. Улицы обсажены деревьями, конные экипажи и угловатые драндулеты теснят друг друга. Все мужчины в шляпах, а женщины почти метут мостовую подолами юбок.
Ну что ж, не первый раз такое случается. Том рад, что живет в Южной Калифорнии, где погода редко опускается ниже пятидесятых. Неудивительно, что так много народа переезжает в наши края, думает он.
На экране вновь появляется диктор с местным прогнозом. Погода почти стандартная для апрельского Лос-Анджелеса: преимущественно конец шестидесятых. Том принимает решение не связываться завтра утром в машине с кондиционером. Загар ему к лицу.
По окончании выпуска новостей он остается сидеть у ТВ. Как бы он ни регулировал свой кондиционер, думает он, все равно тянет к этому чертову телеку. В конце концов он сдается и идет спать.
По дороге на работу он опускает боковые стекла. «Дорз», «Стоунз» (тогда «Роллинги» еще были настоящими, не то что в восьмидесятые), «Эрплейн», «Криденс» — вся эта музыка из автомобильного приемника кажется даже лучше, чем она была на самом деле. Правда, динамик мог бы дребезжать поменьше.
Ближе к офису настроение его становится более деловым. Кондиционеры у босса работают на всю катушку. «Компьютерная технология восьмидесятых окупает подобные затраты», — утверждает босс. Том не спорит, но имеет на этот счет сомнения. Кой черт нужны компьютеры, когда единственным средством связи с восточными штатами остаются телеграф и телефон с барышнями на коммутаторе?
Он вздыхает и усаживается за свой терминал. В конце концов, это не его проблема. И потом, бывает и хуже. Он вспоминает жуткую зиму, когда вся Европа на несколько недель была охвачена началом сороковых. Он надеется, что такое повторится не скоро.
Брюки хлопают по лодыжкам, когда он после работы трогает машину домой. Он ухмыляется. Ему нравятся клеши. Он вспоминает, что у кузины скоро день рождения, и заезжает по дороге в универмаг.
Такое впечатление, что буквально у каждого на носу день рождения кузины. Тому приходится десять минут кружить, прежде чем он находит место для парковки. Он решительно шагает к ближайшему входу («Который, черт возьми, не слишком-то близко», — произносит он вслух. Эта привычка — говорить с собой вслух — результат жизни в одиночестве.
Идущие перед ним люди, дойдя до дверей, поворачивают и идут обратно на стоянку. Том не понимает, в чем дело, пока не видит прилепленное на стеклянную дверь объявление: «ИЗВИНИТЕ, НО У НАС НЕИСПРАВЕН КОНДИЦИОНЕР. ЗАХОДИТЕ ЕЩЕ». Черт, наверное, у тех, что повернулись и ушли, нет кузин с днями рождения. Том вздыхает. У него-то есть. Он распахивает дверь и заходит.
В ноздри ему ударяет запах ароматизированных свечей. Ему уже бог знает сколько не приходилось бывать в торговых центрах этого времени. Интересно, что теперь можно найти в подарок кузине? Том слегка улыбается, проходя мимо секции «Джинсовый Запад» с ее полосатыми трусами и водолазками. Он не заходит. Его кузина предпочитает джинсовым шортам и футболкам спортивные костюмы.
Он поднимается на второй этаж. Первая стойка — «Торговля импортными товарами» — уже больше радует глаз. Какая бы погода ни стояла, здесь всегда богатый выбор всякой экзотики. Длинноволосая девица за кассовой стойкой приветливо кивает ему:
— Помочь с покупкой, а, мэн?
— Спасибо, сам посмотрю.
— Нет проблем. Свистни, если что.
Звуки ситара из стереодинамиков хорошо подходят к индийским коврам на стенках и к вычурной ротанговой мебели в центре зала. Хуже сочетаются они с немецкими пивными кружками на полках или ювелирными поделками из серебра «импортированными от Навахо». Те еще индейцы, думает Том.
3
Пер. изд.: