Мы повстречали их однажды в конце зимы — после трехмесячного путешествия они возвращались на Пустынные Озера. Стадо волов, Бен и Булли на своих рыжеватых лошадях и миссис Мэрти в повозке, запряженной волами, — это были единственные живые существа на пустынной дороге, под чистым голубым небом, если не считать нас и нескольких ворон, которые черным пятном вырисовывались в вышине.
Я и до этого встречала миссис Мэрти на дороге. Вслед за передвигавшимся стадом, щипавшим придорожную траву, в облаке пыли, поднятом животными, женщина шла медленно, вглядываясь в даль — на север, где расстилалась равнина, или на юг, где виднелись неясные очертания невысоких холмов. Но в эту нашу встречу она улыбнулась нам в знак привета, глаза ее сияли, и улыбка была светлой и радостной, как восход солнца.
Когда несколько месяцев спустя Бен и Булли снова пришли на Пустынные Озера с партией в пятьсот волов, миссис Мэрти сидела в повозке и держала на руках ребенка.
В эту ночь Бен и Булли кутили в поселке. Никогда еще они так не веселились. В любой хижине с обитой жестью крышей, в любом сарае — а из хижин и складов состоял весь поселок Пустынных Озер — было слышно, как они пели и орали в трактире. Их громкие голоса и хохот доносились и до жены Булли, которая в это время кормила грудью своего ребенка, укрывшись в повозке, стоявшей в загоне у рынка; женщина смотрела на окутанную тьмой землю и на усеянное звездами ночное небо. Ни крики, ни взрывы смеха ей не мешали.
Единственным человеком, которому мешало разгульное веселье Бена и Булли, был некий мистер Джон Уайли — лицо, новое в округе. Все остальные мужчины поселка, находившиеся в добром здравии, либо пили вместе с Булли и Беном, либо от души разделяли их радость на расстоянии, если не могли составить им компанию. Мистер Уайли, по-видимому, преувеличивал значение своей должности — стража порядка и тишины в Пустынных Озерах. Говорили — и все в поселке верили этому, — что после болезни он приехал сюда на поправку с юга, где служил в тихой пригородной местности.
Как бы то ни было, когда Булли вышиб окно в трактире, а Бен, демонстрируя свою меткость, швырнул в образовавшееся отверстие несколько стаканов, мистер Уайли подошел к Бену и Булли, дружески спорившим у порога насчет меткости попаданий, и положил руку на плечо Булли со словами:
— Следуйте за мной.
Булли даже не удостоил его взглядом.
Уайли был маленький человечек с острым лицом. Он храбрился и возлагал большие надежды на моральное воздействие своего мундира. Но Булли взмахнул рукой, и удар, обрушившийся на полицейского, свалил его с ног. Над упавшим блюстителем закона возвышалась шестифутовая громада — пьяный пошатывающийся великан глядел на него сверху вниз.
— Эй, Бен, — крикнул он хриплым голосом, — дай-ка мне свой перочинный ножик, поставлю клеймо на этом болване, чтобы в другой раз не ошибиться и признать его!
На следующее утро, когда Уайли пришел в сознание, он почувствовал, как болят его раны и щемит уязвленное самолюбие. Седельщик Пат Рэсден, живший по соседству, спросил его, что именно он натворил, чем так раздразнил Булли Мэрти и заставил его пустить в ход свою карающую десницу.
— Я объявил ему, что он арестован, — начал Уайли возмущенную тираду, — и вдруг…
— Арестовать Булли Мэрти? — Седельщик даже открыл рот от изумления. — Чего ради, черт вас подери, вы это затеяли?
— Он был пьян и…
— …и в нетрезвом виде нарушил порядок, — усмехнулся Пат. — Пойми, чудак, ведь должен же он был обмыть новорожденного; он это и сделал. Ведь он обзавелся сыном, и лучшего повода повеселиться ему не сыскать!
Да, такому сыну, какой родился у Булли, можно было только радоваться. Вскоре в этом все убедились. Просто диву даешься, как мог такой ребенок родиться у столь заурядных людей, как Булли Мэрти и его жена. Едва только Вильям-Бен выучился ходить, он стал с матерью сопровождать волов, а когда погонщики останавливались в каком-нибудь поселке, можно было увидеть малыша, весело играющего возле повозки, где сидела его мать. Волосы у Вильяма-Бена курчавились, и казалось, ему досталось в дар пламя материнских волос. Его космы сверкали, как крупинки золота в песке у ручья, а глаза были карие, как у Булли и Бена. Яркий румянец играл на его нежном, загоревшем вскоре, как у матери, лице; губы у него были ярко-пунцовые. У здешних детей не часто встретишь такой цвет лица. Может быть, именно поэтому о малыше было так много толков.
Булли гордился сыном. Жена его возилась с малышом, как львица со львенком, во взгляде ее светилась материнская нежность. Ну а Бен, тот просто души не чаял в мальчонке. Но дядя до такой степени не умел выражать свои чувства, что некоторые из доморощенных любителей посудачить утверждали даже, будто Бен считает появление на свет сынишки Булли еще одним личным оскорблением со стороны миссис Мэрти, задавшейся целью разрушить многолетнюю дружбу братьев.