В следующие дни, когда Билл отдал Тому последнюю каплю воды и по кусочку скормил ему галету, он испытывал страшную жажду. Язык у него распух и стал твердым и шершавым, так что Билл едва мог говорить. Мираж прозрачного озера, висевший над солончаками, мучил его. Он с трудом преодолевал желание побежать туда и броситься в прохладную воду.
В шалаше лежал ослабевший Том; его лихорадило, он бредил золотом и свадьбой, просил воды.
Билл содрал кору с корней и молодых побегов акации и дал ее пожевать Тому. Он попробовал засовывать лезвие ножа между зубами, чтобы вызвать слюну, и порезал себе язык. Он чувствовал, что слабеет и с трудом управляет своими движениями. Собрав последние силы, он срубил молодое деревце с темно-зелеными листьями, которое росло неподалеку, выкопал корни и сосал их едкий, неприятный сок.
На обратном пути в лагерь силы изменили ему. Он упал и несколько часов пролежал без сознания. Когда он пришел в себя, ему удалось ползком добраться до шалаша.
Должно быть, он заснул, рассказывал Билл, и спал долго. Его разбудили тяжелые капли дождя, падавшие ему на лицо. В голове прояснилось. Он увидел темное от туч небо, озаряемое вспышками молний, и услышал раскаты грома. Потоки дождя яростно хлестали по склонам кряжа.
Билл выставил под дождь все ведра и миски, какие у них были. Сам он пил осторожно и дал немного воды Тому. Он разбросал увядшие ветви шалаша, чтобы дождь лился прямо на Тома. Он уже больше не беспокоился о Крупинке. После этого дождя ему хватит воды, чтобы добраться до городка Слипинг-Ривер.
Крупинка вернется дня через три-четыре с запасом продовольствия и лошадьми. В конце концов золото им все-таки пригодится. И уж повеселятся они на рождество в Кулгарди!
Дождь так же магически подействовал и на Тома. Вскоре он пришел в себя, хотя не мог и пальцем шевельнуть от слабости. Они радовались воде, и их совсем не пугало, что у них осталась всего одна сухая галета.
На следующее утро они услышали вдалеке звон верблюжьих колокольчиков. Билл пошел ловить верблюдов и встретил Боба Фостера и еще несколько человек с верблюдами. Оказалось, что верблюды убежали к болотцу миль за сорок от лагеря. Боб делал там разведку, узнал Боко и догадался, что случилось с Крупинкой и его товарищами. Проводник-туземец привел их сюда по верблюжьим следам. Билл и Том решили отправиться в Слипинг-Ривер вместе с Бобом Фостером.
В Слипинг-Ривер Крупинки не оказалось. Не теряя времени, Билл нагрузил верблюдов и вместе с проводником-туземцем начал поиски. Они напали на его следы примерно в миле от лагеря и шли по ним, пока проводник не нашел Крупинку под кустом акации. Вероятно, у него помутилось в голове, и он понял, что ему пришел конец. Он кружил по кустарнику, вырезал на дереве свои инициалы, жевал кору. Он умер еще до начала дождя: его мех для воды был пуст.
— Да, мы продали заявку за двадцать тысяч, — сказал Билл. — Том купил пивную Фленнагана. Эйли радовалась, что ее сон сбылся. Моя старуха заставила меня пойти на свадьбу. Мамаша Киннан тоже была там и веселилась до упаду. Она уже знала, что получит долю Крупинки, и пела и плясала с самыми лучшими танцорами. Странно оборачиваются дела на белом свете. Крупинка открыл прииск «Гибельный» и сам погиб из-за него. А нам остальным чертовски повезло. Всю эту проклятую свадьбу я думал о Крупинке, о том, как он лежал под акацией, и о том, что никто о нем не заплакал.
ОБОЛЬСТИТЕЛЬНИЦА ИЗ СЭНДИ-ГЭПА
Никому бы и в голову не пришло, что Сьюзен Джейн Морэн такая обольстительница. И меньше всего — ей самой. И все же это было так. Два достойных человека ссорились из-за нее, стоило им только встретиться, а третий всегда околачивался возле ее домишка на окраине города, колол ей дрова или играл на аккордеоне жаркими летними вечерами.
Об этой истории шли толки и пересуды по всему Сэнди-Гэпу. Миссис Морэн утверждала, что ее это нисколько не трогает. Она продолжала поддерживать добрые отношения со всеми, хотя некоторые женщины и девушки, жившие в старом городе и в лачугах возле рудников, ясно давали понять, что не желают иметь с ней ничего общего.
А Сьюзен — маленькая женщина лет пятидесяти, а то и больше — была по-прежнему весела, как птичка. Всю жизнь она работала не покладая рук, и лицо ее поблекло и обветрилось. Ее рыжеватые с проседью волосы еще золотились на солнце, и она всегда выглядела аккуратной и подтянутой, как было принято в старину. Только глаза ее оставались по-прежнему молодыми — голубые, как незабудки, и невинные, как у младенца; в них так и светились веселая улыбка и жизнерадостность.