Я отошел от Пабло Рольдана и больше не желал его видеть. Мне его жаль так же, как я его страшусь.
Маска
— Мое «превращение», — сказал Хенаро, останавливаясь, чтобы сесть на каменную скамью в тени огромного орехового дерева, украшенную лишайником, листья которого летели, оторванные от дерева порывами осеннего ветра, — мое превращение было результатом особого рода видения, которое я узрел в танце. Придерживаясь своего милого скептицизма, вы собираетесь заявить, что я похож на человека, склонного к видениям.
— Попали в точку, — ответил я, улыбаясь, и невольно остановив взгляд на одиноком лице, чьи глаза почти фиолетового цвета и чьи впавшие щеки выражали не душевное спокойствие, того, кто обрел равновесие, а смятение ума, который посещают идеи тревожные и роковые. — Отдавая дань уважения тому, чему следует, я склонен полагать, что некоторые вещи есть плод нашего воображения, проекции нашего духа, феномены, не соответствующие чему-то внешнему, что укрепляющий режим, продуманная и суровая гигиена, которая развивает мышечную систему и успокаивает нервную, оставит вам только тень ваших пророческих видений.
— Вы отрицаете предчувствия, откровения? Вы никогда не читали о духах, которые приходят на зов живых?
— Я читал множество таких историй, — сказал я, пытаясь выбрать тон примирительный. Я не могу сразу все отрицать или считать это фарсом или мошенничеством, отрицать все так же нелепо, как и утверждать, что оно существует, и я бы поостерегся судить. Несомненно, католическая вера запрещает мне быть суеверным, разум велит мне остерегаться явлений, как святой Фома, я хотел бы увидеть, чтобы поверить, да, мы требуем того же самого, хотя мы не святые. Когда видится нечто чудесное…
— Вы не увидите никогда, — прошептал, упорствуя в заблуждении, бедный Хенаро. Вы заранее предубеждены против всех откровений «оттуда», вы их отрицаете. Несомненно, у вас были не только щит и броня, но и толстая завеса на глазах чувства и души. Нет, никогда вы ничего не увидите.
«Слава Богу» — сказал я про себя, но я поостерегся высказывать мысли вслух, зная, что этого психически больного человека ни в чем нельзя убедить. А для Хенаро произнес вслух снисходительно:
— По крайней мере, вы бы с вашим рассказом заставили меня «видеть». Расскажите мне эту прекрасную историю, как вы убедились, обратились, разочаровались, удалились в эту глушь, чтобы посвятить себя тому, чтобы исцелять мир и помогать несчастным. Поверьте мне, посредством того, что называют «самовнушение», я смогу увидеть то же самое, что увидели вы, и ощутить потрясающий вкус поэзии вашего повествования.
— Может, услышите вы, — сказал он, довольный тем, что может облегчить душу, рассказать об ужасном впечатлении, с которым, несомненно, он иногда боролся один, как Иаков с ангелом.
— Это случилось, когда я был далек от того, чтобы задуматься о чем-нибудь серьезном, жил развлечениями и забавами. Я закончил свое обучение, прожил пару лет, чтобы завершить образование, практикуясь в разговорных языках, только начал заботиться о своем состоянии, которой замечательно управляли, когда я был совсем мал, как то бывает редко, мой дядя и опекун; без усилий и без беспокойства, польщенный тем, что мир открыл мне свои объятия, я только думал о том, что зовется «жить хорошо», я был соблазнен этим Мадридом, про который говорилось, что здесь царит дух легкомысленного отношения к жизни, где говорилось, что нет в жизни цели, кроме как поддаться и быть увлеченным потоком удовольствий. И моя жизнь протекала здесь именно так, я не испытывал иных желаний, кроме как извлечь выгоду из настоящего, чтобы испытать как можно больше приятных чувств. Не нужно деталей, не нужно подробно описывать, как жил я, как жили множество праздных и богатых бездельников. Скажу только, чтобы рассказ мой стал занимательнее, кто все больше ищет удовольствий, все больше страдает от невыносимой скуки. Одной из тех вещей, что существуют под знаком развлечений и, в основном, вызывают скуку, являются балы-маскарады. Привлекательность маски и карнавального костюма, торжествующий соблазн тайны заставляют нас представить себе тысячу удивительных наслаждений, но сатира и комедия взялись за балы-маскарады, чтобы высмеять подобные заблуждения, чтобы показать, что из ста случаев в девяносто девяти с половиной нас ожидает нелепое разочарование. Тем не менее, этой возможности, взятой сама по себе, было достаточно, чтобы воспламенить воображение, чтобы мы стремились туда, откуда возвращались, отвергнутые.