И вот, что она там увидела, — я не знаю. Она сама не рассказывала никогда, а на вопросы отвечала, что, мол, — не нужно… Ни к чему такое знать, никому от этого лучше не станет… «Страшно было?» — «Ох!.. — машет рукой, — тьфу… Не видеть бы никогда!..»
Короче, увидела она то, что увидела, вскочила на ноги и побежала из леса. Думала — гнаться за ней будут. Но нет, никто не гнался. Лес вокруг тихий, спокойный, знакомый… Колдун часа через два вернулся в деревню — тоже тихий, молчаливый, ни на кого не глядит, бабушку к себе не зовет… Она на следующий день как ни в чем ни бывало вышла на улицу, — а сама думает: что, мол, будет-то теперь? А ничего. Колдун словно забыл про нее, словно не видит ее совсем. Она и успокоилась.
А колдун еще недели две походил, землю потоптал, а потом нашли его за деревней. Лежит посреди дороги — весь скрюченный, вывернутый так, как живому и не вывернуться, и, считай, ни одной кости целой — все переломаны. Люди это поняли так, что повстречал он кого-то из своих, но только посильнее; не поделили что-то между собой — вот и вышла ссора… И больше в тех краях таких сильных колдунов не видали. Бывало, приколдовывал кто-нибудь, травами занимался, еще чем, но чтобы несколько деревень в страхе держать — такого больше не случалось.
ДЕЛО СПАСЕНИЯ УТОПАЮЩИХ
В детстве случалось мне несколько раз быть на волосок от смерти. В первый раз — тонул. Было мне тогда лет десять. Пришли с приятелем купаться на маленькое озеро, — мы его так и называли Озерко, другого названия и не значилось. Ну, Озерко, как Озерко, — за городом, на краю леса; но было оно с секретом: на самой середине маленькая отмель, глазом ее не видно, а к отмели ведет узкая подводная тропинка-брод, никому, кроме завсегдатаев местного пляжа неизвестная и с берега невидимая. По краям подводной тропинки — обрывы, чуть оступишься — провалишься в глубокую яму.
Приятель мой с грехом пополам на воде держаться мог, а я же и вовсе плавать не умел. Но — тем интереснее было найти эту невидимую тропинку, нащупать ее ногами и, как по канату над пропастью, перейти на отмель посреди озера. Часто я так делал, и всегда это мне удавалось, — и в тот раз получилось. Дошли вдвоем, посидели там, как Робинзоны на острове, и пошли обратно: приятель впереди, я следом. Иду, вода до подмышек, — шаг за шагом — под ногами плотный песок, и вдруг — раз! — пустота. Взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, да нет, не получилось — соскользнул с тропинки и ушел под воду. И все: в один миг вместо солнца и неба — перед глазами бурая озерная вода, и большие перламутровые пузыри воздуха из моего рта поднимаются к поверхности; выныриваю, кричу приятелю: «Помоги!» — и снова под воду. Приятель тут же подбежал, схватил меня за руку, но я дернул его сильнее, чем он меня, — теперь оба барахтались в подводной яме. Он, конечно, мог удержаться на поверхности, но здорово испугался, да и я ему сильно мешал: цеплялся за него, царапал ему плечи, тянул ко дну. На берегу — никого, ни взрослых, ни детей, помощи ждать неоткуда. В какой-то миг приятелю удалось перебороть воду: он выскочил на поверхность и поплыл саженьками. Но далеко не уплыл: я ухватился за него и опять в яму сдернул. (Пишу это и снова ощущаю воду, залившую ноздри и горло, приступ смертной паники и непробиваемую безнадежность). Было отчетливое сознание: вот теперь-то конец! Орали оба, не переставая, но кто же услышит!..
И — так же неожиданно, как падение в яму, — вдруг пришло спасение. Внезапно обе ноги уперлись в плотный песок тропинки и почувствовал: стою. И приятель мой, вижу, тоже стоит, тоже спасся. Ничего не соображая, и даже продолжая орать «Помогите!», побрел я на берег, и уже выйдя совсем из воды, еще раз зачем-то позвал на помощь, а потом упал плашмя на песок.
Что было дальше? Да ничего. Отдышались, отдрожались, поделились впечатлениями о столь удивительном происшествии и — опять полезли в воду. Происшествие происшествием, а как же без купания? Что ж теперь — день каникул терять?
Случай этот обоим нам не забылся, и теперь, встречаясь, мы, нет-нет, да вспомним, как он меня спасал, а я его топил. Это было впервые в моей жизни, когда смерть стояла рядом, потому и запало в память. Потом не раз случалось что-то подобное переживать, и всегда выносил Господь, иногда — по молитве, а иногда и без нее… Но тот — первый случай… С ним больше всего связывается у меня ощущение Милости Божией. Ибо не было никакого резона нам тогда не погибнуть. Скольким таким же, как мы, не повезло — не нашли их ноги этой спасительной тропинки, так и утащила их глубина… А мы — кто такие? Чем лучше прочих? Два некрещеных, никакого понятия о Боге не имеющих, подростка, дети некрещеных, никакого понятия о Боге не имеющих, родителей… Ни за нас никто не молился, ни мы никому не молились, и не было никакого видимого смысла в том, чтобы нам непременно оставаться в живых.