Выбрать главу

Ян Беньо

Рассказы

Парни поют...

Хоть бы ночи мои, ночи были не так долги... Где-то в газетах я читала, будто не всякому нужен одинаково долгий сон. Одному достаточно пяти часов, другому в том же возрасте надо восемь — десять. Я сплю не более пяти, но длится-то ночь для всех одинаково. Хуже всего осенью и зимой, когда рано темнеет и поздно рассветает. Ночи нет конца, и ты со всем этим — один... Темно и тихо, только разве дождь шумит или ветер дует, завывает. Лежу и не сплю, какой у меня сон... Слушаю, а в голове у меня будто целый мир: там и горы, и поля, и дальние дороги, много людей проходит по ним...

Девушкой я боялась вечерами выйти со двора, и когда, бывало, ходила на посиделки, где мы пряли, драли перо да рассказывали про ведьм и про светлые ночи, то бежала домой без оглядки. Сейчас и не верится, что могла быть такой... Чего бояться и какой толк от этих страхов?

Говорят, у ночи своя сила, а я этого не признаю. Ночь нам дана для сна и раздумья, дурными бывают только сновидения. Говорят: кто спит, тот сон видит, только в короткие часы сна мне мало что снится. А если и снится, то почти всегда те люди, с которыми я и днем могу увидеться, поговорить. Вот дочь и сына уж не знаю, с каких пор не видела во сне. Приходится терпеливо ждать, пока-то они завернут ко мне раз-два в год...

Так все ушли от меня: одни на кладбище, другие в большой мир. Если б не старший брат, осталась бы я в деревне одна-одинешенька. А брат у меня неплохой. Помогает мне дровами, углем запастись, спрашивает, не нужно ли чего. Я ему твержу: много ли мне надо, одной-то? Пока здорова да сила есть, сама о себе позабочусь. Денег хватает, не тревожься, брат, а со всем прочим справлюсь. Ты тоже не молоденький, и здоровье твое не ахти какое. Так что береги себя...

Когда-то я боялась остаться одинокой, ивой плакучей. И когда выходила замуж, то подружки пели мне песню, от которой слезы у меня ручьем текли:

Веселая свадьба у нашей у Эвы. Кого на ней нет? Кого на ней нет? Матери нет, матери нет, Мать лежит во сырой во земле.

Умерла мама моя за год до моей свадьбы... Муж в Восстании погиб. Был там с ним один человек из соседней деревни, знал, где его похоронили. Думала я, сердце у меня разорвется от горя по Петру. Два дня ходила как безумная, а потом решила: должна я похоронить его здесь, дома, на нашем кладбище, чего бы это ни стоило. Напрасно меня люди отговаривали: образумься, баба, немцы кругом, как ты его перенесешь? Купила я гроб, три раза бегала упрашивать одного шофера грузовика. Христом-богом молила, деньги вперед давала... Наконец согласился. И того человека, который знал, где Петр похоронен, упросила я, и вот поехали мы втроем в эту злосчастную Козельницкую долину.

Четыре раза нас немцы останавливали; своими руками я тело мужа выкопала, в гроб уложила. Когда подъехали мы к нашему дому, звонарь без всякого распоряжения начал звонить. А я уже не плакала. Двигалась как машина, никого ни о чем не просила, все, что нужно для похорон, сама сделала. Там, в той Козельницкой долине, с меня будто весь страх слетел. Не боюсь, твержу себе, ничего не боюсь, пусть хоть двадцать немцев явятся, чтоб помешать увезти мужа домой.

И когда к нам в деревню пришли немецкие солдаты и стали устраиваться по домам, я встала на пороге и твердо сказала:

— В этот дом вам ходу нету! Не позволю дом занимать тому, кто у меня мужа убил!

Отец кричал, чтобы я одумалась, ведь двое детей у меня! А немцы потоптались, потоптались — и ушли. Только уж когда фронт стал приближаться, набились они к нам в заднюю горницу.

По воскресеньям я хожу на кладбище, поливаю цветы на могилах, потом сажусь около Петра. Сижу и думаю, вспоминаю мужа, детей, и, когда возвращаюсь домой, мне как-то легче на душе. Мой Петр здесь, я могу прийти к нему, поговорить с ним, поделиться своими раздумьями. И не надо мне гадать да мучиться, где он лежит, под какой горой, в каком поле, не унесли ли его воды, не растащили ли лисицы...

Женщины порой удивляются мне:

— Эва, как это ты умеешь? Ни на что не жалуешься, всегда знаешь, что делать. Было время, когда никто бы не подумал, что ты можешь быть такой.

Что им сказать? Что я ко всему равнодушна, ни над чем голову не ломаю? Просто живу себе да живу, а до остального мне дела нет.

Они-то знают — неправда это, я только прикидываюсь такой. Нет, я не окаменела. Но я и не нежный маковый цветок. Я не буду ждать помощи из милости, чтоб жалели меня, вот, мол, какая я несчастная и одинокая... в этом мире... Кое-кто думает, что я и детей от себя оттолкнула. Мол, была б не такая, взял бы ее сын к себе или сам постарался бы поближе к ней поселиться.

Не такая... Какая же? Или мне обижаться, что дочь с мужем и детьми ездит по чужим странам, черных людей лечит? Все равно бы меня так не лечили, не стояли бы над душой — вот, мол, рецепт, вот вам укол. Сами себе дорогу выбрали. А я и тому рада, коли напишут когда, навестят в кои веки... Повздыхаю, а то и слезу уроню в долгие ночи о том, что так далеко они, — но я знаю: если б и жили мы вместе, мою-то жизнь, за меня, им не прожить. Каждый должен сам прожить свою жизнь с теми людьми, с которыми связала его судьба.