Восемь — потому что в буддизме есть «Великий Восьмеричный Путь к Нирване».
Если ровно на твоем восьмом вздохе, вернее — выдохе, солнце коснется моря, непременно на восьмом, твоя жизнь закончится нирваной и ты станешь буддой. Не прямо сейчас, конечно. А в глубокой счастливой старости.
Вот такие мистические дела.
Мы плыли по бухте Пханг-Нга на моторной лодке, от которой оставался шлейф, похожий на плавленое стекло. Журчание воды напоминало далекий детский смех.
Ветер пах прохладным замшелым камнем, и казалось, что ветер — зеленый. Море постоянно меняло цвет: оно было то чернильное, то аквамариновое, то нефритовое.
Возле тоннеля Миша заглушил мотор и перешел на весла и шест.
В тоннеле было оглушительно тихо. Вопросительные всхлипывания воды только подчеркивали эту тишину. Блики воды на сводах — откуда-то из детства. Или из прошлой жизни.
Мы начинаем вплывать в грот Тхам-Лот. Предзакатный воздух плотнеет, сгущается, приобретает васильковый оттенок.
Мы заворачиваем за крайнюю скалу грота и видим золотой шар солнца. Это именно золотой шар. Вот он: литой, с искрящимися шероховатостями. Кажется, что его можно потрогать рукой.
— Начинай дышать, — говорит Миша.
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. Раз, два, три…
Начинает приятно кружиться голова.
Я делаю восьмой вдох и восьмой выдох. Мне кажется, что у меня темнеет в глазах. Но — это солнце касается моря и тут же, как по волшебству, мгновенно превращается из золотого в кроваво-красное.
Миша смеется:
— Успел?
— Кажется, да.
— Буддой, значит, будешь…
Значит, буду. А скорее всего нет. Потому что все это, конечно же, всего лишь красивая туристическая сказка. Но разве в этом дело?
Главное — что солнце можно было потрогать рукой. И что вода была — как детский смех. И что тревожно качались под дождем орхидеи. И с блаженных муссоных будд стекало золото. И так сладко пелось и пилось в тук-туке.
Разве не так?
Писатель из Пука
Посвящается Петеру из Мюнхена
Меня пригласили в Мюнхен прочитать несколько лекций. В местном «Литературном Доме». Я приехал. На неделю. С женой. Все-таки Мюнхен, Бавария.
По-немецки я не говорю. Но первая же услышанная мною на улицах Мюнхена фраза была мною понята. Мало того — она была немецкой до мозга костей.
На переходе моя супруга решила по доброй московской привычке перейти улицу на красный свет. Машин не было. Миловидная немецкая бабушка, чем-то неуловимо похожая на дедушку, строго и назидательно сказала:
— Юнге фрау, дас ист рот.
С этого момента мы переходили улицы только на «грюн». А на «рот» — ни боже мой! Хотя ни одного «постового» я в Мюнхене так и не увидел.
А выражение дедушкоподобной бабушки в нашей семье стало крылатым. Потянется, например, супруга, сидящая на диете, за шестым пончиком, а я ей:
— Юнге фрау, дас ист рот.
Действует очень эффективно.
И всё же: в Мюнхене переходить улицу на красный — всё равно, что в Москве, напившись, лезть в драку с милиционером на трёх вокзалах.
В Берлине толпы немцев, турков и китайцев переходят улицу на «рот». В Мюнхене — ни одного.
Потому что разница между Берлином и Мюнхеном, между Бранденбургом и Баварией — как между Чукоткой и Краснодаром. Я, конечно, преувеличиваю, но не очень. Пару слов о Мюнхене и Баварии я все-таки скажу. Не удержусь.
Бавария и Мюнхен — это поразительное сочетание почти маниакального порядка и ликующего изобилия. Тут было всё. Тут спутаны главные нити европейской истории, культуры и геополитики. Такое ощущение, что это не страна («земля», что по сути одно и то же) с территорией меньше Тверской области, а — как минимум — пол-Европы. А то и полмира. Привожу общеизвестные факты.
Здесь, в Мюнхене, была изобретена масса самых неожиданных вещей: от фильтра для кофеварки (изобретатель — женщина) и летательного аппарата до компьютера.
Здесь произошла настоящая мировая революция в искусстве, когда в 1911 году на выставке группы «Синий Всадник» полунаш-полунемецкий Василий Кандинский продемонстрировал свою первую абстракционистскую картину.
Мюнхен вообще — пуповина революций. Хотя по этимологии «Мюнхен» — город монахов (M;nchen), поскольку начинался он с монастыря.
Здесь зародился нацизм. 24 февраля в пивной «Хофбройхаус» (Hofbr;uhaus) со своей национал-социалистической программой выступил Адольф Гитлер. А через три года устроил «Пивной путч».
«Хофбройхаус» жив-здоров. Там и сейчас выпивается ежедневно более 10000 литров пива. И никаких программ и путчей. Народу там — как в советском шалмане. Пока к тебе подбежит вспененный официант со вспененной же кружкой (что-то вроде загнанного коня с веткой сирени) — можно три раза выучить немецкую грамматику.