А глаза такие добрые-добрые. У Петра Кузьмича, а не у китайских товарищей.
Заходим в кантонский ресторан, а Пётр Кузьмич:
— А вот сейчас наши азиатские коллеги разведуть нас… по отдельным кабинетикам… и устроють… каждому… допросик с пристрастием… насчёт лояльности… курсу партии…
И так до бесконечности.
С Марией Никитичной вышла другая история. Ещё в Пекине экскурсовод рассказал нам о знаменитом китайском блюде «три писка». Ну, вы знаете. Берётся живой новорожденный мышонок и, пардон, естся. Подается мышонок китайцами. Мышонок, если его правильно есть, должен успеть издать всего три писка: когда он, бедный, родился, когда его, родного, насаживают на палочку и когда его, сладенького, ест китаец. Очень трогательный деликатес.
Честно говоря, словосочетание «Три писка» у меня ассоциируется с другим. Когда женщина входит в море (это проверено тысячами примеров), она издаёт первый писк, когда вода касается ног, второй — когда живота, третий — когда груди. Не знаю, какая связь между китайским блюдом и женским купанием, но чувствую — она есть.
Марию Никитичну повествование о китайском мышеедстве поразило в самое сердце.
— Что же это за публика, которая кушает мышА?! — изумилась Мария Никитична и с тех пор на китайцев косилась (извините за смысловую тавтологию) с недоверием и всех нас достала своими риторическими вопросами типа:
— Как же это можно питаться хвостатым парным мышОм?!
Или:
— Что же это за готовое блюдО, если мышОвое дитё пищит?!
На что Пётр Кузьмич щурился и говорил:
— А вот сейчас, мать, наши друзья с Востока… как рассодють нас по отдельным комнаткам… как раздОдють каждому по малолетнему мышУ с вилкой…
Мария Никитична на это ахала, всплескивала руками, а Пётр Кузьмич удовлетворённо улыбался. Всё это очень напоминало гоголевских «старосветских помещиков».
Вот в таком лихом составе мы и колесили по Китаю.
Должен сознаться: история про пищащего «мышА» поразила не только Марию Никитичну, но и меня. И я сразу стал по отношению к китайской кухне каким-то таким гордым и подозрительным.
А тур у меня был такой, что всё включено: и завтраки, и обеды, и ужины. Завтракаем мы, например, рано утром в городе Лоян, потом едем по горам в монастырь Шаолинь, родину вдумчивого буддийского мордобоя, там обедаем по-вегетариански (об этом ниже), а потом на самолёт — и в Кантон (Гуаньчжоу), где и ужинаем. И всё в таком же неугомонном духе. На перекладных, можно сказать. И совершенно некогда сходить налево. В гастрономическом смысле: посидеть в каком-нибудь европейском ресторане, поесть чего-нибудь простого, незатейливого, вроде спагетти или хотя бы пюре, чтобы прийти в себя от всей этой мышовой экзотики. И так почти две недели. Тихий ужас.
Происходило всё примерно так. Заваливаемся мы на очередной ужин в каком-нибудь очередном городе. Скажем, Чженчжоу. Маленький такой городок, население — не больше шести миллионов. Ерунда, город-лиллипут.
Садимся за круглый стол. Посередине стола — ещё один крутящийся стол, обычно стеклянный.
Перед тобой — плошка для риса, плошка для чая, масюсенькая тарелочка (чтоб не обожраться сгоряча) и палочки. Вилки — где есть, где нет. Вместо салфеток местами подают туалетную бумагу. Ладно.
Начинается разнос снеди. Презентация разносолов.
Китай — первая страна, где я не понимал, что ем. Трагизм ситуации заключается ещё и в том, что некому объяснить. Экскурсовод таких слов не знает. Машет ручкой и говорит: «Вакусна, вакусна…» И никто ни слова, хотя бы по-английски.
И вот сидим мы за этим круглым столом. Приносят нам какие-то тарелки с чем-то непонятным. Кажется, картошка в сахаре, соевые креветки с бамбуком, свинина с вареньем… Крутим мы этот стол, как русскую рулетку. В ожидании, какое же из этих блюд тебя порешит. Завязывается светский разговор.
— А где же новорождённая мышА? — это добрый Пётр Кузьмич. Вместо «приятного аппетита».
— Кажется, это что-то вроде чесночной рыбы в мармеладе, — говорит Анна, нервно поправляя парик и тыкая палочкой во что-то отдалённо напоминающее задумавшееся оливье. Анна всё время пробует первой: у неё хороший набор лекарств. И она ими нас всех снабжает.
— Как же это, прямо с хвостом, с волосьями… — не унимается Марья Никитична.
— Интересно, а почём у них тут постричься? — достаёт свой блокнот Иван Сергеевич.
— А вот сейчас… местные сотрудники… приглАсють нас в специальное помещение… и пОстригуть всех… под нулик… а потом… дОдють по кайлу… и на рисовую ниву… — встревает Пётр Кузьмич.
— Зачем же на рисовой… рисовом поле кайло? — поддерживаю как могу беседу я.