Прилетели.
Копенгаген — замечательный уютный город. В нем есть только две странности: во-первых, совершенно непредсказуемый климат, во-вторых — какая-то мистически неуловимая кривизна улиц. Особенно в этом смысле мистична улица Строгет. Извивается, то и дело меняет название. Дело не только в том, что у меня топографический кретинизм в сильно запущенной форме. Там действительно что-то такое присутствует. Вроде бы всё правильно, ан — нет.
Веничка Ерофеев, как вы помните, в Москве всегда хотел попасть в Кремль, а попадал на Курский вокзал.
В Копенгагене я всё время хотел попасть к себе в отель «Адмирал», а попадал в Христианию. В силу своей топографической температуры. В смысле — простудного кретинизма. А может быть — из-за «тяги к плебсу», как говорил Сергей Довлатов.
Знаменитая хиппейская Христиания — нечто среднее между Гарлемом, городской шанхайской свалкой и дачным поселком Малаховка.
Приветливые бомжи на велосипедах, похожие на перевоспитавшегося почтальона Печкина. Иногда они падают с велосипедов и долго лежат на земле, глядя в небо а-ля князь Андрей.
Чернокожая девушка-полицейский, вежливо помогающая напрочь обдолбанному китайскому наркоману встать из лужи. Наркоман не хочет вставать, девушка долго и терпеливо уговаривает его, сидя на краю лужи, словно Аленушка.
Ресторан на втором этаже краснокирпичной хрущобы: вход из окна, подъем — в железной люльке на цепях.
Очень пьяные бородатые дяди недовольно смотрят на твой фотоаппарат. Фотографировать нельзя. Попробуешь — разобьют. И фотоаппарат, и, может быть, рожу. Кто ж их знает?
Обстановка — своеобычная. Что-то типа пародии на люберецкие подворотни двадцатилетней давности.
Трижды в течение дня я заходил в Христианию с разных сторон. В перерывах — бродил по городу в поисках отеля и перекусывал.
Есть в Копенгагене надо днем. Про запас, как хомяк. До 19.00. Потому что с 19.00 всё в два раза дороже.
Иногда у дверей ресторанов встречаются мистические записи. Например: «На обед;, на ужин —;». А чего — не написано. Может быть литров? Каждый датчанин выпивает минимум по пол-литра в день. Не водки, разумеется, как мы, а молока. Про пиво статистики нет.
Ел я преимущественно «смёрре-брёд», то есть бутерброды. С селедкой, очень вкусной. А так тебя практически в любом заведении спрашивают: «Вам лосось или говядину?» Соответственно прилагается рис или картошка. Плюс — салат. Пиво. Где-то 20–25 евро. Терпимо.
Если сидишь в ресторане на улице — над головой у тебя очень жаркая печка. Как говорится, держи репу в тепле, а копыта в холоде. Морда красная, ноги — синие. В животе — как в аквариуме — задорно плещется селедка в пиве. Хорошо.
Один раз я прокатился на аттракционе в парке Тиволи. Потом долго сидел в ногах у железного Ганса Христиана Андерсена и дышал ртом.
К вечеру я вдруг вспомнил, что Копенгаген — это прежде всего скульптура русалочки.
Пошел ее искать. Помню, что русалочка где-то у черта на рогах, за музеем декоративного искусства, где Кастелетт.
Стемнело. У моря — никого. Мокрый ветер. Бежит какой-то здоровый мужик. Занимается джоггингом. То ли араб, то ли турок. Даже в темноте видна черная щетина. Я ему:
— Извините, где здесь русалочка? Мёмейд где тут у вас, ась?
Мужик остановился, широко улыбнулся и сказал:
— It’s me.
И побежал дальше. А я задумчиво побрел прочь.
К полуночи я нашел-таки свой отель. А утром полетел дальше, в Осло. Русалочку, ту что является символом Копенгагена, так и не посмотрел. Говорят — ничего особенного. Сидит себе зеленая и всё.
Зато эту, небритую, турецко-арабскую, запомню на всю жизнь.
И вот — Норвегия.
Сначала — немного «занимательной геополитики».
Если спросить, например, француза, что такое Скандинавия, француз улыбнется и ответит примерно так: Скандинавия — это а) экология, б) терпимость, в) алкоголизм, г) порнография, д) экономическая модель.
Последовательность может быть и иной, но набор останется тем же.
Позволю себе решительно не согласиться с нашими французскими коллегами.
Прежде всего: Скандинавия — это несколько очень отличающихся друг от друга миров.
Финны — это отдельная песня. Финно-угры. Типа карелов, коми и мордвы. Словом, наши люди, очень умело сделавшие вид и затем сами поверившие в это, что они европейцы.
Исландцы — тоже особый мир. Остров. Островное мышление. Килька, гейзеры, коллективный фитнес вместо обеда, унификация фамилий. Все исландцы — однофамильцы. Популяция цивилизованных однофамильных пингвинов. Это комплимент.
Теперь о главных скандинавах: датчане, шведы, норвежцы. Типологически соотношение этих народов близко к соотношению русских (датчане), украинцев (шведы) и белорусов (норвежцы). Натяжка здесь, конечно, очевидна, но без натяжек — скучно.