Сибика ухаживал за Росицей весь седьмой класс. Летом Росица уехала в Болгарию. Сибика страдал несколько месяцев, пока Сибикины родители не уехали на год в ГДР вместе с Сибикой.
Из ГДР Сибика вернулся в девятом. Он был крутой: у него были джинсы, жвачка и магнитофон. А ещё — пламенная любовь к Катрин. Он постоянно показывал мне её фотографию. С фотографии смотрела миловидная блондинка с волевым подбородком в форме совковой лопаты и широко распахнутыми глазами, похожими на две удивлённые голубые яичницы.
Они переписывались пару лет, пока, уже в университете, Федя не влюбился в кубинку Флорес.
Девушка Флорес училась на философском факультете, который находился на одиннадцатом этаже. Она писала курсовую работу на тему: «Революционные идеи Че Гевары в советской партийной прессе 70-ых годов». На настойчивые предложения Феди выйти за него замуж, подарить ему сомбреро и уехать с ним на Остров Свободы, девушка Флорес не менее настойчиво отвечала ему по-испански:
— Примеро, Теодор, ай ке формар ла басе материаль.
Что значило: «Сначала, Федя, надо сформировать материальную базу». То есть голож…ый совок Сибика кубинской революционерке был не нужен.
Через год Флорес была отчислена из университета за фарцу. Отчислили троих. Она, вместе со своим кубинским товарищем, будущим экономистом Энрике, и советским будущим юристом Сеней Лихопердиным, очень выгодно загнала реквизит кубинского студенческого ансамбля Ля Либертад. Там было десять гитар, целый гардероб из пончо и сомбреро, а также почему-то несколько сотен завернутых в стекловату гаванских сигар и пятьдесят литров кубинского рома. Юрист Лихопердин сел на два года, а Энрике и Флорес были отозваны на родину. Там их след теряется. А об идеях камарада Че, отражённых в партийной советской прессе 70-ых годов, наверное, никто так и не написал и не напишет. А жаль.
С отчислением Флорес началась перестройка, и Сибика переориентировался с бывшего соцлагеря на империалистическое окружение. Его любови, начиная со второй половины восьмидесятых, были чисто буржуазными: финки, бельгийки, итальянки, американки, японки, француженки… Была даже одна сингапурка. Правда, похожая на хорька. И пахла так же. Но всё-таки сингапурка.
Сибике как-то не везло. Нет, не то чтобы ему совсем-совсем не везло. Но все эти голландки и португалки попадались ему какие-то не те… То страшны, как Ленкины удары ранцем по голове, то с какой-то фрейдистско-уголовной придурью, то просто откровенные дуры, каких даже у нас не найдёшь среди рублёвских блондинок. А то и — всё вместе. Сволочь, дура и уродина.
Сам Сибика красавцем никогда не был. К тридцати — лысоват. Рост — метр шестьдесят восемь, сложения, как выражается Ленка (её рост метр семьдесят восемь), катлетического, брюшко парашютиком и всё такое. Но парень в целом обаятельный, симпатичный и неглупый, зарабатывает неплохо. Но эти его иностранки — просто … сны доктора Лектора. Босх с Хичкоком.
Например.
Помню, познакомил меня однажды Сибика с француженкой Жанной. Я даже вздрогнул. Никогда в жизни я не видел передних зубов, растущих строго параллельно асфальту. Всё остальное — вылитый Квак из Марьи-искусницы.
Жанна и Федя уехали в Париж, чтобы пожениться. За день перед свадьбой между ними произошла драка, во время которой саблезубая Жанна укусила Федю за икру левой ноги и выгнала его без вещей, в одних трусах на улицу. Хромой Федя тут же, прямо в трусах, подал на Жанну в суд, но процесс не состоялся, потому что Жанна утром следующего дня попала в психушку.
После этого случая Сибика решил с империализма переключиться на развивающиеся страны: вьетнамки, тайки, нигерийки.
И опять невезуха.
Вьетнамка Ту-и была чрезвычайно нежна и заботлива, но шесть её вьетнамских родственников в Сибикиной однушке — это было слишком.
Тайка Канчаранг, которую Сибика снял в Патайе, изумительно делала тайский массаж и всё остальное. Но Сибике она честно и популярно объяснила, что после свадьбы в жизни таек всё меняется.
— Да, Федя, — сказала Канчаранг, — ты у меня шестьсот двадцать третий мужчина (я тебя считаю за троих), а я у тебя — я не хочу знать какая. Это не важно. Важно лишь то, Федя, что если мы становимся мужем и женой, я буду верна только и только тебе. А ты — только и только мне. И мы будем счастливы большую сумму лет. Но если ты хотя бы посмотришь в сторону другой женщины — то знай, Федя, что у нас, таек, есть такая национальная традиция: ночью жена отрезает спящему неверному мужу его «пипи-коко» (она так и сказала — пипи-коко) и скармливает утке.
— А почему утке? — спросил Сибика, автоматически загораживая пухлой ладошкой своё «пипи-коко».