Тут Энгельс налил стакан «Солнцедару», и Кант его выпил.
— Гыч! Гры! Гре! Крепкий напиток! — сказал Кант не своим голосом. — Прямо слезу вышибает.
— Это тебе не «Клюко», — сказал необразованный Ленин.
— А это кто такой? — спросил Кант, указывая зонтиком на Ленина.
— Это Ленин, — зевнул Энгельс. — Вещь, так сказать, «не в себе»…
— Понятно, — сказал Кант. — Ладно, я пошел, а то меня Спиноза ждет.
Как только ушел Кант, из-за угла сразу же появился Фейербах.
— А вы тут никак «Солнцедар» без меня глушите? — весело закричал розовощёкий Фейербах с другой стороны тротуара. — Экие шельмы!
— Ну, — сказал Маркс. — А ты хочешь? А то у нас тут ещё на два стакана осталось. Смотри, какая бутылка огромная. Тут целый литр.
— Давай, — сказал Фейербах. — Всё равно уже день пропал.
Фейербах выпил стакан «Солнцедара», — сказал «Добре!» и занюхал кулаком.
— А это кто такой? — спросил Фейербах, указывая на Ленина.
— Это Ленин, — сказал Маркс с иронической усмешкой.
— Он Канта не знает, — издевательски прогундосил Энгельс.
Фейербах с интересом посмотрел на Ленина.
— Ты чего, русский что ли? — спросил Фейербах.
— Ну, русский, — угрюмо отвечал Ленин.
— А чего ж ты Канта-то не знаешь, брат?..
— А что мне вас, немцев проклятых, всех знать, что ли? — затравленно глядя на Маркса, Энгельса и Фейербаха, сказал Ленин, — понаписали тут, фрицы. То один, то другой… И пишут и пишут. Все немцы запутали!
— Ну уж, пардон, немцы… — обиделся Маркс.
— Можем Спинозу позвать, — саркастично заметил Фейербах.
— Ещё этой вашей спинозы здесь не хватало! — фыркнул Ленин. — Вы ещё Маха с Авенариусом позовите.
— А вот и они! — воскликнул Энгельс. — Легки на помине.
Из-за угла показались Мах и Авенариус. Они были в лоскут пьяные и шли в обнимку. Как только Ленин увидел Маха с Авенариусом, он тотчас вспотел головой и издал боевой вопль:
— Ага! Попались, архипакостники! Сейчас я вам покажу, ревизионистам, где членистоногие ночуют!
— Держи его! — крикнул Маркс и схватил Ленина за ногу.
— Хватай его! — крикнул Энгельс и сдавил Ленину горло.
— Отпустите меня! — заорал Ленин. — Отпустите, гниды! Если вы меня не отпустите, я позову Бакунина с Кропоткиным. Они вам всю рожу раскровавят!
— Не раскровавят, — спокойно сказал Фейербах, связывая Ленину руки ремнем от ленинских штанов.
В это время, шатаясь, подошли Мах и Авенариус.
— Что, Ленин, — развязно сказал Авенариус, — не удалось тебе нас Махом на тот свет отправить?
— Псих ты, Ленин, — сказал пьяный Мах.
— Ничего-ничего! — тяжело дыша, прошептал связанный по рукам и ногам Ленин. — Подождите ещё! Дай срок… Я вам покажу хрен с уксусом.
— Давайте его, ребята, покаместь к Спинозе отнесем в чулан, — предложил Энгельс. — Пусть там ночь попылится, а утром мы его обратно в отель отнесем.
— Перепил наш Ленин, — сказал Маркс, горько вздохнув.
— Закусывать надо было больше, — сказал Фейербах.
— Вам помочь? — участливо спросил Мах.
— Ладно, ребята, вы идите, вам проспаться надо, — сказал Маркс, — мы его сами донесем.
— Ну хорошо, бородатики, до завтра, — сказали Мах с Авенариусом и пошли вправо.
Маркс, Энгельс и Фейербах взяли связанного Ленина и, кряхтя и охая, понесли его влево.
А недопитая бутылка «Солнцедара», переливаясь кровавыми рубиновыми искрами в лучах тевтонского солнца, так и осталась стоять на скамейке.
Прав был Фейербах. Вот до чего может довести отсутствие закуски.
Псевдо-Хармс. Закадычные друзья
Не было в мире больших друзей, чем Мандельштам и Пастернак. Вообще-то надо сказать, что русские писатели очень сильно дружили друг с другом. У каждого русского писателя был закадычный друг, тоже русский писатель. И они всегда и везде ходили вместе, так что их уже трудно было встретить по одному. Поэтому их так и запомнили по два. Ну там, Герцен и Огарев, Чернышевский и Добролюбов, Толстой и Достоевский, Маяковский и Есенин, Ахматова и Цветаева… Всех их очень трудно было разлить водой. Куда один, туда и другой. Например, идет Толстой в магазин за брынзой, Достоевский тута как тут, тоже брынзу покупает. И тому подобное.
Но, всё-таки сильнее всех дружили между собой Мандельштам и Пастернак. Они так стали друг на друга похожи от дружбы, что их даже стали путать. Спросишь кого-нибудь: «Это чьё стихотворение?» А он отвечает: «Мандельштама». Потом подумает и скажет: «То есть, тьфу, Пастернака». Потом подумает и обратно скажет: «Тьфу, кажется, Мандельштама». Так вот стоит и плюется. Просто кошмар.
И вот однажды Мандельштам и Пастернак решили пойти в баню. Дело в том, что Мандельштам и Пастернак ни разу в жизни не мылись, так только с утра водой в глаза побрызгают и всё, и вот однажды, когда они пришли в гости к Ахматовой и Цветаевой, Ахматова и Цветаева сказали Мандельштаму и Пастернаку: