Оказалось, здесь снимали фильмы про индейцев. Те самые, из моего детства, с югославским актером Гойко Митичем, которому так хотелось подражать. Особенно тому, как он легко запрыгивает на крыши и скалы выходом силой сразу на две руки.
На поворотах дороги, как заснувшие часовые, высились груд камней-«обо», обереги путников.
Мы пообедали в гэре, погуляли по степи, по лесистому склону священной горы Богдо-Ула. Там пахло хвоей и карамелью. Ветер колебал траву. Она была то густым темно-зеленым бархатом, то, метнувшись в противоположную сторону, ослепительной фольгой.
К вечеру мы поехали назад, в Улан-Батор.
Я понимаю, что есть миллион описаний закатов. Но, описывая закат в миллион первый раз, скажу, что здесь, в Монголии, он — мыслящий, или, лучше сказать, словно бы ворожащий. Он действительно похож на разумное существо, на какого-то алого шамана, медленно растворяющегося в воздухе и торжественно творящего свое предсмертное камлание. Поверьте: это не стилистическая фигура. Это — правда.
Следующий день был моим последним днем в Монголии. Вечером предстояла поездка в аэропорт. А рано утром я поехал в монастырь Гандан, где у меня была заказана экскурсия.
В Гандане меня встретил лама Василий. Лет тридцати пяти. Бурят по национальности. Мы были очень похожи: оба в очках, коротко стриженные, с одинаковыми эпикантусами. Василий — чуть выше и плотнее, нос слегка приплюснутый. Он проводил персональную экскурсию. Мы подружились.
Не помню, сколько десятков тысяч тугриков стоила эта экскурсия. Тугрики похожи на подшивки «Литературной газеты» за 1973–1975 годы, которые я упорно храню на антресолях у себя дома. Зачем — неясно. Наверное, из любви к Слову. Кажется, четыре тысячи тугриков — это один доллар. Но я могу ошибиться: у меня плохо с математикой.
Я выдал Василию подшивку литературных тугриков, и экскурсия началась. Сначала Василий рассказал и показал мне все, что полагается, про Гандан. Я это пересказывать не буду: об этом можно прочитать в книжках. Или съездить и посмотреть, что интереснее. Потом мы разговорились.
— По профессии я математик, — сказал Василий. — Закончил мехмат в Улан-Удэ. Потом — аспирантуру. Когда я защитил диссертацию по компле́ксному анализу, я вдруг внезапно понял, что Будда был прав… Вы случайно не математик?
— О нет! Скорее наоборот…
— А кто, если не секрет?
— Не секрет. У нас в МГУ говорят, что факультеты бывают точные, естественные, неестественные и противоестественные. Так вот я — с противоестественного факультета. Преподаю такие странно-туманные вещи, как, скажем, семиотика, герменевтика и культурология.
— Ясно. Вы — мировед-космолог.
— Вроде того.
— Так вот там, в моем математическом комплексном анализе, есть такая загадочная величина «I». Так называемая мнимая единица. Никто не может понять, что это такое, но она есть, и без нее никак нельзя обойтись. И вот в один прекрасный момент я вдруг понял, вернее, почувствовал, что «I» — это и есть та самая буддийская Великая Пустота! И поехал учиться сюда, в Гандан. Закончил я сначала факультет восточной медицины…
— Ух ты! И вы умеете лечить?
— Нет. Вернее: умею, но не могу. Не имею права. Дело в том, что диагноз надо ставить по пульсу. А для этого нужны очень чувствительные чуткие пальцы. Но я раньше занимался боксом. Был даже мастером спорта и чемпионом Улан-Удэ в полутяже…
Вот пальцы и отбил… Вы, кажется, не занимались боксом? — спросил он, внимательно глядя на мой нос.
— О нет, — сказал я, скашивая глаза к переносице. — Я ничем особо не занимался… Так… как говорится, конной греблей на коньках… И вообще я больше насчёт поесть…
— Ясно. Хорошее дело. Одобряю. Так сказать, кишкоплут-любитель….
— Вот-вот…
— Так что пришлось мне идти сначала в астологию, а потом уже — в Цанит.
— Что это такое?
— Высшее ламаистское богословие.
Ничего себе, думаю: мастер спорта по боксу, кандидат математических наук, медик-астролог, богослов… а я — профессор-треполог, который, чтоб не сдохнуть с голода, с утра до вечера преподаёт «жи-ши» абитуриентам. Стыдно, Вова.
— Сегодня в четыре буду защищать диплом.
— Ух ты! Тема, если не секрет?
— Никакого секрета. Если по-простому, то примерно так: «Развитие идей классической буддийской школы Вайшешика в доктринах Галупты и творчество ундер-гегена Заназабара 80-90-х годов 17 века».
Я помолчал:
— Это, значит, если по-простому…
— Ну да… Наверное поеду года через три на Тибет в Лхасу.