Выбрать главу

Я заметил, что мои движения замедляются. На часах было одиннадцать.

Затем пошел черепаховый бульон (вкусный) под экспериментальную «Катюшу». Пили змеиную кровь с тростниковым пивом (невкусно). Слева было медлительное ползание дамы по кровати с намеком на что-то из «Кама-сутры» для начинающих.

Жена зевнула. Я тоже. Потому что это заразное.

Снизу, с первого этажа ресторана, раздавался всё нарастающий шум. Это разгоралась местная плебейская встреча Нового Года. Там хохотали, орали какие-то местные глупости и танцевали под Бритни Спирс. Одиннадцать двадцать.

Нам дали ежей, балийский хип-хоп джаз, танец пальцев, виски и дуриан.

— Ёжики, — сказала задумчиво жена и опять зевнула.

— Да, — сказал я. — Ёжики-пыжики. — И тоже зевнул. Ёжиков не хотелось.

Потом был опять перерыв, какие-то этнические импровизации и «Ромео и Джульетта».

На первом этаже — конкретно зажигали. Туса шла в полный рост. Перевернулась пара столов. Танцевали под Таркана.

А на нас надели трудовые фартуки, выдали нам мюллеровские щипцы и двух лобстеров размером с молочных поросят.

Хрякокатицы, — сказала жена, покачиваясь на стуле. Это у нее вообще-то семейное — соревноваться в неологизмах.

Да, — сказал я. — Свинорак хоть куда.

И мы зевнули совместно.

Хард-блюз ввел нас в полное оцепенение. А внизу, кажется, уже кто-то качался на люстре. Одиннадцать пятьдесят. Мы обреченно ковырялись в этих членистоногих кабанах и печально думали, что Новый Год пропал.

В очередном перерыве мы переглянулись и, не говоря ни слова, встали, стыдливо потупив взоры, и вышли из зала.

А внизу творилось что-то невообразимое: несколько сотен китайцев, индонезийцев, корейцев и прочих малайцев орали, танцевали и водили веселые паровозики. Мы тут же выпили по двойному джину без тоника и подключились к паровозику. Одиннадцать пятьдесят пять.

Вообще-то ни я, ни моя супруга никогда не участвовали в паровозиках. Тем более с китайцами. Мы никогда не перекидывались мандаринами с японцами. Никогда не целовались с незнакомыми малайцами и малайками. Не участвовали в конкурсах, типа «кто кого перетолкает попой». Попой я почти насмерть перетолкал одного корейца, потому что у корейцев попы меньше, чем у россиян. Жена тоже толкалась с какой-то полинезийкой и затолкала ее в бассейн. После этого взорвались петарды и пришел Новый Год. Вся эта азиатская тусовка взревела, как брачующийся членистоногий кабан, и ринулась в бассейн. Мы купались в бассейне прямо в одежде, и я кричал «Танцы на воде, е-е-е-е!» И это было счастье. Счастье единения с массами. Причем, неважно, какой национальности. Никогда больше я так не любил жизнь, как в ту Новогоднюю ночь на Бали, одном из лучших островов планеты Земля.

А потом было утро. И неторопливое купание в теплом океане. И упорное неузнавание корейца, которого перетолкал попой, и малайки, с которой целовался взасос на глазах изумленных малайцев. И пагоды, и джунгли, и воркование бамбука.

Я вот что хочу сказать: Новый Год — праздник особый. Народный. Помните, что было сказано о декабристах? «Страшно далеки были они от народа». И ничего хорошего у них не получилось. Не надо отрываться от масс. В Новый Год надо качаться на люстре на Мальдивах, толкаться попами в Таиланде и водить паровозики в Малайзии.

А аристократов из себя потом будем корчить, когда проспимся.

Бардак вам да любовь!

В одном московском вузе, в котором мне приходилось когда-то подрабатывать (не буду говорить, в каком), есть две кафедры (не буду говорить, какие), которые находятся рядом. Буквально — две соседние двери. Между дверями — полтора-два метра.

У кафедр, как им и полагается, есть заведующие. Их фамилии с инициалами, разумеется, вывешены на табличках.

Так вот одной из кафедр заведует Попов М.И., а другой — Копчиков И.М.

Конечно же, про Попова и Копчикова в этом вузе ходит множество анекдотов. «Копчикова» и «Попова» все бесконечно склоняют и спрягают.

Как по заказу, Михаил Иванович, Миша Попов, которого я давно и хорошо знаю, — человек невысокий, очень полный, щекастый, немного несуразный и очень-очень добрый.

А Иван Михайлович, Ваня Копчиков, который тоже мне весьма хорошо известен, — худой, длинный, какой-то весь бугристо-костистый и нрав имеет колючий, вспыльчивый и желчный. В глубине души он тоже добрый и даже ранимый. Но об этом сразу не догадаешься. Как и про Мишу Попова сразу не догадаешься, что не так уж он и прост. Хитрости у Миши хоть отбавляй.

Люди они совсем разные.