Вот и в этот раз. Было лето, будний день, часов девять вечера. Я ехал из деревни в Москву. Из окон веяло сладкой вечерней прохладой. Закатное солнце трепыхалось за дальним лесом. За окнами бежали подсвеченные облака, похожие на своды грота.
На «Луговой» напротив меня сел теплый мужик с «Толстяком». Лет шестидесяти. Вполне приличного вида. В бейсболке с надписью «МЧС». Белая майка, джинсы, белые кроссовки — все чистое, опрятное.
— Сейчас билеты будут проверять, — сообщил он мне весело. — Надо ж! Вечер, а контролеры работают. Чудеса!
Я оглянулся. В вагоне было человек двадцать, не больше. Из противоположных дверей появились две полные розовощекие тети кустодиевского вида с бляхами. Человек десять тут же встали и дружной веселой колонной двинулись к тамбуру.
— Ну, пионерия… нет, не успеют, — улыбнулся мужик, с интересом провожая взглядом колонну. Но интонация его говорила: «Надо, ребятки, успеть!»
— Осторожно, двери закрываются… — запечалился женский голос. Десять теней единой стрелой пронеслись за окном.
— …следующая остановка…
В противоположном тамбуре затопали, затолкались. Раздался смех. Крик: «Чо толкаисси!» Лязгнула дверь, и толпа бытро пропихнулась в безопасный вагон. Бляхи не обратили на это беззаконие никакого внимания.
— «Депо»… — отмаялась женщина.
— Успели! — обрадовался мужик и тут же мастерски передразнил голос: — «Дыпоэ!»
— Ваши билетики, — сказала одна из контролерш, и поезд тронулся.
Мы были последними. Из десятка пассажиров билетов не было ни у кого. Все молча протягивали кто по одному червонцу, кто по два. Мужик протянул червонец.
— Откуда едем? — спросила бляха, глядя на мужика, как на любимую собаку.
— От «Луговой», конечно.
— Куда?
— В «Депо», конечно.
Бляха ухмыльнулась и взяла червонец.
— Еще один нужен. В «Депо» он едет…
— Нету. Все на пиво потратил. Вот моя алиби, — мужик показал пальцем на «Толстяка», как Бегемот на примус.
Бляха, улыбнувшись, укоризненно покачала головой. Я протянул свой билет.
— Вон человек, с билетом едет, — кивнула в мою сторону контролерша. — А вы?.. Минимальный штраф у нас шестьдесят рублей. Ясно? Сейчас вот возьму и высажу. Гражданин вон платит за билет, а вы — десятку. Совсем обнаглели.
— Так он с билетом, зато без пива. А я наоборот.
— Стыда у вас нету! — почти умильно улыбалась контролерша.
— Нету. А пиво есть.
— Ну, нахал…
И бляхи, улыбаясь, перешли в следующий вагон.
— Ты бы у них сдачи, что ли, попросил, — сказал мне мужик.
— Какой сдачи?
— Ты откуда едешь-то?
— С Яхромы.
— Так это… рублей сто…
— Типа того.
— Сто минус шестьдесят. Итого: сорок сдачи.
— Лихо.
— А чего? Все по-честному. Будешь? — он раздвинул ноги, поставил «Толстяка» на пол, отвинтил пробку. Бутылка шикнула, захрипела загнанным конем, и шмат густой йодистой пены, как лава, сполз на пол. Запахло чесноком.
— Нет, спасибо.
— А что, жена учует?
— Да нет…
— А моя учу-ует! Она четко чует. Нюх, как у добермана. И все тебе тут же разложит: что пил, сколько, в какой последовательности. Типа майора Томина. Дознание по полной форме. Сильная женщина.
Он сделал три больших глотка.
— Пфррр… Ну вот. Обратного путю нет. Теперь пусть дознается.
Он сделал еще три глотка. Помолчал. Закрыл рот. Надул щеки. В горле у него что-то прорычало. Мужик икнул и улыбнулся:
— Пардон. Все. Начинается фиеста, — он подумал и добавил. — Думаю я, надо разводиться.
— Прям вот так вот сразу?
— Хачем сразу? Сорок лет уже живем. Сколько можно? Я вчера домой прихожу, а она знаешь что делает?
— Что?
— Холодильник размораживает. Феном. Как у юмориста этого, как его… Представляешь? Я говорю: ты чего это делаешь, а? Холодильник, говорит, размораживаю. И давно? Давно, говорит, часов пять. И смеется. Она все время смеется. Ей смешно. Смешливая она у меня.
— А что, оригинально.
— Да-а-а. Оригинально. У нее все в жизни оригинально. Как в цирке. Семь кошаков помоечных. Один другого наглей. Попугай. Марки жако. Серый, скот, как крыса. Злой до невозможности. Тарасом зовут. Взяла она его у подруги. Та пьет, как выдра. Кормить птицу некогда. Ну, попугай чуть с голоду не подох. Моя Маруська его и взяла от жалости. Отходила.
— Говорит?
— Кто?
— Тарас этот.
— А! А как же! Орет с утра до вечера: «Тарас-пидарас! Тарас-пидарас!» И больше ничего. Тупая птица. Я ему: «Молчи, сволочь пернатая». А он своё: «Тарас-пидарас!» Самокритикой занимается, какаду недоношенный… Кошаки эти еще… Маруська их по субботам пылесосит. Сначала сопротивлялись, царапались, а потом — от пылесоса их не оттащишь. Приучила к пылесосу, представляешь? Где это мы?