В 1993 году Саша вдруг узнал, что означает его фамилия. Я ему, кстати, об этом и рассказал. Что «лях» — значит «поляк». Вообще-то это знают все, но Саша думал, что лях — нехорошее обзывательство типа лоха. И очень стыдился своей фамилии. А тут воскрес. Идея польского происхождения поразила его в самое сердце. К тому же у него в это время как раз были компаньоны — братки-ляхи. Мордастые такие улыбчивые братья-славяне, шеи цвета кремлевского кирпича, стальной ёжик на глянцевых розовых черепах, морды напильником, все как полагается.
Слово за слово — Ляхов переселился в Польшу. И всех стал убеждать и сам себя убедил, что он настоящий потомок ляхов. Да еще чистокровный шляхтич. Польское гражданство ему купили, и он обосновался в Варшаве. Польские братки, дружбаны Ляхова, потихоньку, как и наши, стали переводиться. Кого-то отстреляли, кто-то сам остопытился от слишком бурной жизни. А меньшая часть цивилизовалась. Ляхов устроился в охрану и дорос до одного из ведущих агентов отдела охраны при варшавской мэрии.
Он был очень доволен работой. «Тут все культурно, — рассказывал Саша. — Людей уважают. Никаких мигалок. Все скромно. Не то что у вас, азиатов».
В последних числах мая 2011 года у меня выдалась командировка в Варшаву, связанная с пропагандой русского языка. Поляки сейчас довольно активно учат русский язык. Не потому что нас любят, а потому что граждане ЕС, чтоб получать дополнительную денежку, должны иметь сертификат о знании двух языков. Первым поляки берут в основном английский, а вторым часто — русский. Им его легче учить, чем какой-нибудь немецкий или французский.
Ну так вот. Нашей делегации выделили номера в отеле «Хайят». Отличный отель. Это недалеко от знаменитого парка Лазенки, где находится знаменитый памятник Шопену (нормальный второсортный модерн) и где фазаны у пруда кричат, как безнадежно тормозящие самосвалы. Все, кроме Шопена с фазанами, в парке отлично: пруды, каштаны, белки. Японцы, конечно, куда ж без них.
Я заранее сообщил Ляхову по элетронке о приезде. Он отозвался как-то сумбурно: мол, рад, увидимся, жду, но, наверное, будет, к сожалению, много работы, однако очень рад, счастлив встретиться, и, хотя работы будет много, все-таки счастлив, но… Ерунда какая-то. Это как-то не по-ляховски.
Самолет приземлился в Варшаве с серьезной задержкой. Из самолета долго не выпускали. Когда выпустили, час с лишним ждали багажа. Получив багаж, час ждали встречающих. Что такое? Встречающие нашу делегацию примчались в мыле. — Извините! — Да ничего. А что случилось? — А вы не знаете? — Нет. — Прилетел Барак Обама и все лидеры восточноевропейских государств. — О́ба-ма! — Кошмар! Всё перекрыто! Кругом охрана! Чтоб они все сдохли с этой их политикой! Пся крев! Кому они нужны, эти говорилки?! Дальше следовал водопад шипучей польской брани, которую я краснею приводить.
Долго-долго ехали в отель. Кругом объезды, полиция. Польский язык и так шипит по-змеиному, а тут — коллективный бранный шип на весь город.
Когда долго и мучительно пробирались через пробки и объезды в центре Варшавы, около отеля «Мариотт», метрах в двухстах от входа, нас прижали к барьеру. Полчаса ждали. Наконец, к «Мариотту» подвалил огромный кортеж. Флаги американские. В небе барражировало несколько вертолетов. У отеля выстроилось сотни полторы мордоворотов в черных костюмах. Все мордовороты стояли словно зарифмованные, с лицами, привыкшими ко всему, как унитазы, и с ладошками, сложенными на причинных местах. Камеры, фотоаппараты, журналисты.
Последовало какое-то неуловимое оживление, и из толпы выделилась группа человек в двадцать, быстро продвигающихся ко входу в отель. В середине группы возвышался ушастый мшистый затылок. Затылок обернулся вполоборота, резиново улыбнулся фиолетовыми губами и заученно помахал темно-серой рукой. В нашем автобусе раздался пронзительный крик доцента Виолетты Опёнок:
— Вон он, вон он!
— Кто?
— Да Обама, Барак этот… Ну и чучело!
— Это вон тот жердь с двумя ушами?
— Ну не с тремя же…
— А чего он такой отощалый-то? Как мопед.
— Да, щека щеку ест. Может, у него глисты?
— Баскетбольная дистрофия у мужика. Заработался.
— И чего такую мумию охранять?
— Не жилец…
— Не говорите… Подкормили бы его, что ли. Вон наши какие все крепыши.
— Да и на негра он не похож. Пыльный какой-то, как сервант…
— Это он потный, а не пыльный.
— Во… Ушел Барак Кащеич…
— Да-а-а-а… Афробухенвальд. И из-за этого такой сыр-бор. Надо же! Тоже мне, Европа.