Но именно в эту минуту родилась последняя надежда. Вспомнилось, что у Макарьихи был сын. Безумие — выдавать себя за него. Но, может быть, старухи нет дома или, может быть, она умерла, и в этом спасение…
— Здесь твой дом?
— Да.
Гитлеровцы остановились. Офицер отдал приказание солдату, и тот загрохотал в дверь прикладом.
Такой тишины Латышев никогда не переживал. Дверь не открывалась. Солдаты молчали. Сердито сопел носом Гусак. Он тоже вынул револьвер, как будто хотел опередить коллегу и первым всадить пулю в русского партизана.
Солдат продолжал колотить прикладом в дверь. Потом отступил в сторону, услышав за дверью шаги. Автомат он взял на изготовку.
Щелкнул засов, старые петли заскрипели, и на беду Латышева на пороге появилась… Макарьиха. Как она поседела! На ней была мужская жилетка, надетая поверх кофты, — должно быть, холодно в избе.
Надо же было случиться такому, что именно с Макарьихой свела его судьба! Латышев глядел на старуху из-под насупленных бровей. Он знал — пощады не будет…
— Эй, старая, ты знаешь его? — спросил офицер.
Макарьиха молча смотрела на немцев. Потом ее хмурый взгляд остановился на Латышеве. Он заметил, как лицо ее дрогнуло.
— Мать, здравствуй… Они не верят, что я твой сын, — сдавленным голосом вымолвил Яков и весь сжался в ожидании приговора.
— Ты что, глухая? У тебя спрашивают: твой сын?
— Мой…
Офицер, знавший русский язык, сказал что-то по-немецки, и гитлеровцы зашумели. Он решил проверить старуху: в руках он держал справку, где значилось имя задержанного.
— Как зовут твоего сына?
— Яков.
Голос Макарьихи прозвучал глухо, сдавленно, и Латышев догадался, как трудно дался ей этот ответ. Сердце разведчика сжалось от боли.
Гусак ударил Латышева и пнул ногой по направлению к дому.
— Шнель, пшол, швинн!
Латышев поднялся по ступенькам. Макарьиха пропустила его и, не дожидаясь, пока гитлеровцы уйдут, не спеша вошла за ним и закрыла дверь.
В избе она, торопясь, принесла из кухни щербатый столовый нож и с трудом перерезала провод, стянувший руки партизана. Потом подала полотенце.
— Кровь смой…
Латышев стоял понурив голову.
— Спасибо… мать. Прости… — Латышеву хотелось поцеловать черную от горя и трудов руку старой женщины, но он не решился.
Макарьиха достала с полки ломоть хлеба, разрезала его и подала Латышеву.
— Возьми… Дорогой поешь. Уходи скорее…
Яков умылся под рукомойником и вытер лицо стареньким дырявым полотенцем, пахнущим родным, материнским.
— Прости меня, ради бога, прости… — с трудом выговорил Латышев.
— Горелой Сечью иди, там спокойнее.
Латышев заторопился: выглянул в приоткрытую щелку двери — нет ли поблизости немцев, — потом проскользнул в огород и оттуда в лес.
Через неделю партизаны окружили Загорье и неожиданным ударом взяли деревню. Они успели взорвать все десять мощных орудий, перебили половину штаба и, унося на себе раненых и убитых, отступили в лес.
Латышев участвовал в этом налете. В наступлении он узнал печальную весть: гитлеровцы повесили Макарьиху. Очевидцы рассказывали, как немцы вели ее по деревне. Старая женщина спотыкалась, падала, ее поднимали штыками и гнали дальше, туда, где виднелась в сумерках виселица.
Латышев не мог найти себе места. Конечно же, она простила ему личную обиду перед лицом всенародного горя. Но сам Латышев не прощал себе той обиды, и забыть ее не было сил.
1966
ПАРТИЗАНСКАЯ МАТЬ
Разведка принесла тревожную весть: посланный три дня назад с особо важным заданием связной Николай Коваленко схвачен гестаповцами в районном центре. При каких обстоятельствах случился провал, попало ли к немцам шифрованное письмо или партизан успел его уничтожить, — узнать не удалось. Было лишь известно, что разведчик брошен в тюрьму, оборудованную гитлеровцами в здании бывшего райземотдела.
Отряд был поднят по тревоге. Штаб принял решение: немедленно ночью атаковать село и попытаться освободить связного, пока его не переправили дальше. Медлить было нельзя, каждая минута усиливала опасность.
Партизаны разбились на две группы. Первой командовал начальник штаба Петр Иванович Березкин, бывший заведующий тем самым райземотделом, куда упрятали разведчика. Группу прикрытия возглавил комиссар отряда, родной брат Николая Коваленко.