Если все же внук убегал, сама брала букварь и, светло улыбаясь, водила пальцем по строчкам и шепотом перебирала губами, будто читала.
Ее мечта об ученье не сбылась. Началась война.
Опустел дом бабушки Аграфены. В первые дни проводила на фронт всех мужчин своей семьи, остались зять, инвалид первой мировой войны, младшая дочь Мария и внук-школьник. Но вот и малый запросился на войну, и тогда мать пригрозила: «Вот я дам тебе войну веником по затылку».
Бабушка вступилась за внука:
— Пущай идет… Нельзя мужику дома сидеть, когда родимая земля в огне… Будет солдатам обед подносить, и то хорошо. Вор на двор — берись за топор — так-то наши деды говорили.
Война шла небывалая, тяжкая. Красная Армия отступала на всех фронтах. Фашистские самолеты, залетая в глубь страны, бомбили советские города. Земля содрогалась от адских взрывов, рушились дома, горели школы и больницы, переполненные ранеными, плакали дети, потерявшие матерей и отцов.
Рабочие на заводах спешно грузили в эшелоны станки и машины, и поезда под бомбами уходили на восток. Уехал и зять-механик, захватив с собой сынишку, внука бабушки Аграфены. Сама она решительно отказалась уезжать, даже мысли об этом не допускала. И тогда пришлось остаться дочери Марии — не бросать же мать одну в этаком вселенском пожаре.
Седьмую войну переживала бабушка Аграфена, но такого ужаса никогда не видала. Она была потрясена: слыхано ли дело, чтобы солдаты убивали беззащитных женщин и детей. В час бомбежки она сердитыми шаркающими шагами выходила на улицу и, не обращая внимания на осколки зенитных снарядов, отчаянно грозила клюкой в небо:
— Куда же ты, окаянный, бонбы кидаешь? Тут же мирные дома!
Побелевшие губы ее тряслись, глаза горели гневом, но она понимала свое бессилие и, убитая горем, уронив ослабевшие руки, возвращалась в дом.
Фронт приближался подобно черной туче. Еще не прошло и трех месяцев с начала войны, как немецкие дивизии обходным маневром окружили город. На улицах рвались снаряды, горели дома, люди метались, не зная, где найти спасение.
Из города уходили последние части. Бабушка Аграфена увидела красноармейца, который торопясь шел по улице, перегруженный вещами войны. На нем колесом была надета через плечо шинельная скатка. На другом плече — винтовка и вещевой мешок, в руках — катушка с проводом и ящик полевого телефона. Боец был весь потный, он устал и спешил, сматывая провод, протянутый вдоль улицы.
Бабушка Аграфена преградила ему дорогу палкой.
— А ну, стой, куда бежишь?
— Отступаем, бабуся… Немец близко. — И красноармеец подбросил винтовку, продолжая свой путь.
— Нет, стой! Кто тебе велел бежать?
— Общее отступление, бабушка… Командир приказал снимать связь.
— А я не велю бежать! — И она ухватилась за винтовку. — Какой же ты солдат? Стой, тебе говорят.
— Не могу, бабушка… Обязан приказ выполнять.
— Пущай другие отступают, а ты стой… Что же мне, старухе, за тебя Расею оборонять? Снимай ружье и пали в немца, пали, тебе говорят!
— Не имею права, бабуленька, — отвечал боец, веселясь оттого, что встретил такую смелую старушку. Желая уважить ее, он снял с плеча винтовку и бабахнул в небо. — Скоро вернемся, бабушка, жди! Все вернемся! — И он быстро пошел своей дорогой, поминутно оглядываясь и приветливо махая пилоткой.
Бабушка Аграфена вернулась в свой опустевший дом, устало присела на кровать и долго глядела в одну точку, точно все кончилось в ее жизни…
Ночью над городом висела гнетущая тишина, даже собаки притихли. Жители закрылись в домах, притаились в тревожном ожидании.
На рассвете за окнами послышался незнакомый рокот мотоциклов, зазвучала нерусская речь, отчаянно закудахтали куры, как видно, за ними гонялись солдаты.
В доме бабушки Аграфены было тихо, она забылась в предутреннем сне, а дочь Мария, набросив на голые плечи пальто, на цыпочках ходила от одного окна к другому и с опаской выглядывала на улицу.
Неожиданно раздался стук, и дверь затряслась вместе с крючком. Мария заметалась, не зная, открывать или прятаться. Повинуясь повторному, еще более грозному грохоту, она подбежала к парадной двери, дрожащей рукой сняла железный крюк и в страхе отшатнулась.
На крыльце стоял чужеземный солдат в куцей куртке цвета ящерицы и что-то жевал. Он шагнул через порог, увидел на стене плакат, изображавший Родину-мать в красном одеянии с присягой в руке, и, не целясь, разрядил в плакат очередь из автомата. Лицо и грудь женщины в красном вмиг покрылось рваными пробоинами, бумага клочьями свисала вниз, и только видна была призывно поднятая рука…