Наутро я поспешил в лес к заветной березе. Уже издали заметил: маскировки на кузовке не было, а гнездо оказалось пустым. Яички лежали, но были холодными. Птичка покинула насиженное место, чужой глаз отпугнул ее. Значит, сам того не желая, я погубил жизнь пятерым птенцам, лишил лес соловьиной песни…
Правду говорят — не всякое добро есть благо. Как же горько мне было от того, что, желая защитить гнездо, я причинил непоправимый вред. И тогда возникло в душе неожиданное и мучительное чувство, перед которым отступили все другие — и вина моя, и сожаление об ошибке, — я ощутил чувство стыда за свое невежество. Я действовал как непросвещенный и нецивилизованный человек, и моя медвежья услуга с маскировкой гнезда происходила от незнания жизни леса. К чему были сожаления. Я грубо нарушил законы природы, не познав их и даже не подумав, что моя услуга никому не нужна и может обернуться несчастьем. Организм природы оказался более тонким и чутким, чем я сам, с моим высоким сознанием и неуклюжей добротой.
Воистину так: природа — загадочная и увлекательная книга, страницы которой вечно манят к себе и вечно остаются недочитанными. Я же, человек, вообразил себя властелином, хозяином природы, когда должен быть ее учеником.
РАДУГА
Одолели нас за городом дожди. Две недели не переставая дули холодные ветры, с неба лило, и казалось, не будет конца половодью. С тоскливой надеждой поглядывали мы в сторону Москвы, где остались наши уютные квартиры с ванной и горячей водой.
Но вот перед вечером после очередного проливного дождя небо стало проясняться. Над лесом заблестело солнце. И в той стороне, куда ушли тяжелые тучи, зажглась в небе радуга, и даже не одна, а две сразу. Первая — близкая, яркая, неотразимо красивая, с четко обозначенными семью цветами, которые переливались, играли, переходя один в другой. Вторая радуга была ниже и тусклее, наверно, взошла где-то далеко за Москвой. Радуги сияли красочными воздушными мостами во все небо, от горизонта до горизонта. В непостижимой вышине еще сыроватого неба стояли царственно-красивые семицветные арки, и в них летали стрижи, небесным танцем своим приветствуя невиданную иллюминацию. Трудно было сказать, какой из семи цветом радуги был прекраснее — зеленый или желтый, оранжевый или розовый, пурпурный, малиновый или голубой.
Люди были очарованы чудесным творением природы. Взрослые и дети высыпали за калитки, любуясь многоцветной красотой. Одни восхищенно молчали, другие с улыбкой что-то шептали про себя.
А мне вспомнилось детство.
В нашем степном шахтерском краю радуги бывали не менее живописными. В народе их называли веселками, а мы, ребятишки, — райдугами. Мы были уверены, что один только бог способен сотворить подобную красоту. Ему надо было поливать райские сады, где растут золотые яблоки. Бог спускал с неба на землю сияющую райдугу и набирал воду из нашего степного ставка за Рыковским рудником. Засучив штаны, мы, ватага ребятишек, с криками мчались в степь, чтобы успеть добежать до райдуги и своими глазами увидеть, как бог перекачивает нашу воду в райские чертоги и водоемы. Мы выкрикивали приговорки, которые придумывали на ходу: «Райдуга-дуга, не пей нашу воду!» Это была погоня за несбыточными детскими мечтами, которые остались в тех светлых годах…
И вот сказка детства вернулась, словно перекинулась ко мне через всю жизнь семицветной радугой. Только теперь она черпала воду не из шахтерского ставка, а из речки Истры в том месте, где у деревни Дмитровское она впадает в Москву-реку.
Не мог я ответить себе: то ли воспоминания детства вызвали в душе беспричинную радость, то ли красота небесная, мимолетная и зыбкая, как мираж, делала меня счастливым. Я мысленно и машинально повторял про себя слова детской песенки:
Эта прелестная песенка скорее всего была сложена нечаянно и так же нечаянно запомнилась мне. Ее сочинила девочка по имени Тамара. Песенка понравилась мне своей родниковой свежестью и той восторженной любовью к жизни, которая свойственна только детям.