Не могу сказать, что бутон раскрывался у меня на глазах, но он раскрывался. Постепенно, незаметно трещинка увеличивалась, как будто живая плоть цветка разрывала изнутри зеленый свой домик. Странно, но я волновался, даже сердце притихло, будто замерло: приближался миг рождения, сейчас появится на свет нечто неведомое, никогда прежде на свете не бывавшее — живой цветок. Я не мог отвести глаз от Зеленой шапочки. А она все больше раздваивалась, разъезжалась на половинки. Миг, еще миг, и одна половина шапочки сама собой съехала набекрень и упала на клумбу, другая еще держалась, словно сжимала тугой узел жгуче-красных лепестков. Но вот свалилась и она. Пламенная мякоть цветка стала раскрываться. И явились на свет четыре трепетных и свежих, блестящих от новизны широких красных лепестка. Казалось, цветок, разворачиваясь, вздохнул и сказал: «Ну, вот и я… Здравствуйте!»
От легкого ветерка нежные лепестки шевелились, будто дышали. Роскошный ярко-красный мак, простой и волшебный, долгожданный и неожиданный, стоял облитый солнечным светом и, казалось, смущенно улыбался. Наверно, так раскрывается сердце навстречу любви…
Красная чаша цветка трепетала, удивляясь и радуясь миру. В черном блюдечке на самом дне шевелились тычинки пепельной окраски. Они окружали бледно-зеленую, еще слабую от младенчества будущую маковку, у которой по кругу шли зазубринки, и сама она была похожа на маленькую золотую корону.
Своей стыдливой прелестью цветок привлекал внимание людей. Им любовались, и в глазах я замечал восхищение, нежность и грустную тень воспоминаний. Даже строгий старичок сосед Федор Степанович, глядя на дрожащее живое сердце цветка, задумался. Может быть, он вспомнил свою молодость, ведь никогда не поздно заново пережить забытые волнения юности. Или он думал о том, о чем думали все мы, ставшие свидетелями светлого таинства природы? Не так ли рождается великий миг всякого творчества? Может быть, бессмертный Микеланджело, работая искусным резцом, вот так же увидел распускающийся цветок и, потрясенный душой, учился у него рождению Красоты. Сердце художника переполнилось радостью, и он сам дивился творениям своих рук.
Законы прекрасного едины для всего сущего. Распустится ли цветок, вспыхнет ли новая звезда во вселенной, рождается ли великое произведение искусства — все подчинено законам Природы — праматери жизни и творчества.
А как быть мне с моей наивной верой в счастье? Ведь я наблюдал миг рождения… Втайне я тогда загадал желание. Почему же удача не спешит ко мне?
Но может быть, счастье в том и состояло, что я был свидетелем рождения Красоты?
КРАСКИ ОСЕНИ
Краски осени легли на донецкую землю.
Небо густо-синее, чистое, холодноватое. На его ярком фоне отчетливо видны черные треугольники шахтных терриконов, дымят вдали заводские трубы.
Белые хатки шахтерских поселков увешаны желтыми гирляндами кукурузных початков. На крышах сараев греются на солнце оранжевые тыквы.
В посадках вдоль дорог, в парках и садах — листопад. Укрыли выжженную, покрытую пылью траву багровые, желтые листья кленов, тополей, дубков.
Плывут в чистом воздухе паутинки, вспорхнет редкая поздняя бабочка. Воробьи сидят на проводах, взъерошив перышки, они собираются стаями — так легче бороться за жизнь…
На полях, где недавно зеленели заросли подсолнуха, теперь торчат одни палки. Кукуруза шелестит сухими лентами листьев.
К вечеру поплыли облака — низкие, черные. Над ними в вышине навалены вороха белых облаков. Вот солнце скрылось, снопы его лучей, как прожекторы, косо просвечивают сквозь облака на землю. Небо заиграло красками. Нижний слой облаков засветился золотом, верхние стали пунцово-красными, сиреневыми, малиновыми. Все это переливалось одно в другое и тускнело, вспыхивало и снова гасло. Длинные тучи перерезали солнце двумя черными мечами.
Стемнело. Засверкали звезды. Луна сеяла серебристо-призрачный полусвет.
В рудничных поселках, на улицах, в парках по-осеннему тихо. Лишь возле шахты на просторной площади звучит репродуктор. Из Москвы передают песни революции. Хор молодых голосов негромко и задушевно поет: