Тогда Алабай ушёл оттуда голодным и злым. Он возненавидел верного слугу жестокого щуплого человека, который когда-то безжалостно разорил их собачий дом, семью, уют, их рай в неказистом глиняном домике. После у них никогда не было такого пристанища. Конечно, голод притупился на следующий же день, но обида, нанесённая ему родным братом, ставшим верным рабом чужого жестокого человека, того, кто уничтожил их семью, не забылась до сих пор. Боль не проходила, напоминала о себе постоянно по любому поводу. Потому что мысль о том, что его Чернолобый брат служил тому, кто когда-то уничтожил на корню всё самое для них дорогое, а его самого унизил побоями, невозможно было забыть. Он и представить себе не мог, что такое возможно, что это случится с его единоутробным братом, вскормленным молоком Большой белой суки… Какой-то вислоухий пёс, внезапно вынырнув из темноты, подошёл к помойной яме. Алабай остался недовольным своими глазами за то, что они вовремя не заметили возможного соперника. Издали. Что же стало с ним? Раньше такое было немыслимо. Бесконечные дороги, которые он проходил в поисках пищи, пережитые страдания, бесчисленные жестокие драки со своими конкурентами, всё это, видимо, состарили его раньше времени. Да и голод, никогда не отстававший от него, а в последние годы постоянно наступавший на пятки, тоже сделал своё дело: расшатал его зубы, ослабил когти, притупил остроту глаз…
Вислоухий стал вертеться вокруг помойки, но он зря старался. Зря исходил слюной. Все его жалкие потуги были напрасны, Алабай знал это точно. Но появившийся так некстати пёс ещё на что-то надеялся, пробовал дотянуться даже лапой до кости на дне ямы. Словно он и не собака, а будто хитрая лиса или шакал! Его старания обеспокоили Пегого, и он, медленно встав, подошёл к краю ямы, окинул дно хозяйским глазом — кость лежала там, где и должна была лежать. Всё в порядке. Пегий принюхался, чтобы удостовериться в увиденном ещё раз. Но это, кажется, не понравилось вислоухому, и он злобно зарычал на него, защищая свою законную добычу, точно кто-то собирался оттяпать её прямо из его пасти! Вот вислоухий и двинулся в атаку. Зарычал суровым гортанным голосом, а затем и вовсе стал на бросаться на Пегого. Петушиное поведение нежданного соперника разозлило волкодава. Он исторг ответное рычание, как бы предупреждая драчуна: осади, парень, а то плохо будет! Но не тут-то было! Соперник лез на рожон. Алабай почувствовал, что в теле накапливается былая сила: твердеют мышцы груди, выступают вперёд зубы. Но вислоухий и не думал отступать, наоборот, он искал возможность напасть первым. Наконец, сделав быстрый крюк вокруг противника, хватанул его за переднюю лапу, сразу же сомкнув зубы и нанёс тем самым Пегому острую боль.
Алабай растерялся всего лишь на мгновение, но потом перешёл к действию — проворно взял обидчика за загривок, и, плотно сомкнув мощные челюсти, стал трясти. Сопернику пришлось мигом ослабить зубы, и он жалобно заскулив, принялся вырываться. Но Алабай, прежде чем отпустить вислоухого восвояси, заставил его изрядно помучиться, повозив за шею туда-сюда. И когда наконец-то пасть разомкнулась, вислоухий, скуля и визжа годовалым щенком, со всех ног бросился наутёк. И был таков!
Пегий же вернулся на обочину и улёгся на прежнее место, предварительно убедившись, что кость — в яме. Он вспомнил, что его матери — Большой белой суке, однажды тоже пришлось схватиться с таким же злым псом. Это случилось тогда, когда они остались только вдвоём, и мать была готова разорвать на куски любого, кто посмел бы причинить зло её последнему выжившему детенышу. Однако нашёлся такой злодей и внезапно напал на него, стал душить! Большая белая сука успела вовремя, иначе бы не миновать беды. Ему могли свернуть шею буквально за мгновение. Только потом, повзрослев, он понял, что тогда он второй раз за несколько дней был на волосок от смерти. Что именно так и погибают многие щенки — от клыков завистливых взрослых сородичей.
Матери удалось отстоять Пегого. Но, днями позже, случайно поймав щенка во дворе, ватага мальчишек подвергла его непонятному жуткому ритуалу. Они обрезали ему лезвием бритвы уши и хвост, и никто не пришёл на помощь. А мать, гавкая, бегала вокруг, но не смела напасть на мальчишек. Она виляла при этом обрубком хвоста, растопырив обрезанные уши — в этих краях верный признак того, что собака изначально была домашней, а не бродячей… Дети, показывая пальцами на истекающего кровью перепуганного щенка, кричали: “Алабай! Алабай!”, наградив его кличкой, свистя и улюлюкая.