В Башлачёве, при всём его личном обаянии, изначально царила тёмная сила небытия, которая превращала каждый его новый опус в леденящий душу крик славянского назгула над пустотой бытия, в котором мы существуем. Только смерть могла так чётко расставить акценты, так выразительно расписать образы в страшную хохлому, сквозь которую уже проступал провал окна, куда, ужаснувшись самого себя, шагнул Александр Башлачёв. В чём-то его творчество и его судьба схожи с гоголевским гротескно-кошмарным коловращением. Но как бы там ни было, все тайны его внезапного полёта над бездной остались неразгаданными, и снова здесь видится рука истинного мастера маскировки — смерти.
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО ОЛЕГА ЯНКОВСКОГО
Истинно мудрые люди почти всегда озарены неким неземным светом, лучащимся в их глазах, жестах и фразах. А если они ещё и талантливы — то этот свет усиливается многократно.
Олег Янковский — мощное явление в нашем кинематографе, которое подобно творчеству Достоевского, рассекшем в своё время на две условные половины всю русскую литературу — на «до» и «после». Так случилось и в кинематографии — «до Янковского» не было в наших кинолентах героя, способно одинаково блестяще сыграть тонкого философа Мюнхгаузена, злого умного Дракона и выпивающего токаря в фильме «Влюблён по собственному желанию». И дело даже не в многогранности перевоплощения — хитроумный Янковский легко узнаваем в любой роли. Его озорно-лукавый взгляд с лёгким прищуром даже в образе страшного Дракона даже самым непроницательным зрителям выдаёт истинно светлую личность этого великого актёра.
Любая роль Олега Ивановича — это погружение в серьёзные философские размышления, будь то бытовая философия сорокалетнего неудачника в «Полётах во сне и наяву», или же захватывающие дух глубины фраз в «Обыкновенном Чуде» и в «Бароне Мюнхгаузене».
Сегодня сложно назвать его знаковую роль, хотя сам актёр всегда отдавал предпочтение своему слегка сумасбродному Барону. Ведь это именно он подарил нам не просто лишний день календаря в своих вычислениях, а целый мир, пронизанный добрым умным юмором в исполнении самых блестящих актёров современности. Мужественное поведение Олега Ивановича в последние месяцы жизни, его нежелание выносить собственную трагедию на люди вызывают глубокое уважение, и думается, что сама смерть в этот раз исполнила свой долг с большой неохотой. Но не зря Волшебник в «Обыкновенном чуде» заявляет:
«Я бессмертен…» — для живущих нет умершего Олега Янковского, а есть философствующий озорной Мюнхгаузен, говорящий даже в самые трудные минуты жизни наперекор всемогуществу и ужасу смерти: «Улыбайтесь, господа!..»
Олег Янковский, по моему мнению, один из немногих публичных людей, который, благодаря своей позитивной жизненной силе, в совершенстве освоил нелёгкое искусство умирания. Благодаря силе его обаяния, ума и таланта, смерть никогда не сможет превратить мягкий и мудрый свет его образа в чёрную дыру небытия.
НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ
«Кто хоть раз стоял на краю, тот знает, как там холодно и одиноко…»
Джером Сэлинджер в своём проникновенном романе простыми словами рассказал довольно прозаичную и одновременно величественную историю человеческого одиночества, которое при всех многовековых попытках пропаганды христианских и семейных ценностей гордо стоит на краю бездонной пропасти, именуемой смертью.
Главный герой романа Холден Колфилд — это не просто строптивый подросток с повышенной эмоциональной реакцией на внешний мир, это собирательный образ именно того ребёнка, который живёт в каждой душе, с которым человек рождается, осознаёт себя и умирает.
Читая это произведение, наяву ощущаешь тот пронзительный холод, пробирающийся с поверхности замёрших прудов Центрального парка в самоё нутро, от которого действительно хочется плакать, словно только сейчас ты прочувствовал до конца, что стал взрослым. И это ощущение время от времени свойственно любому возрасту, вне зависимости от вероисповедания и материального благосостояния. Селинджеру удалось каким-то мистическим образом собрать квинтэссенцию перманентной тоски по так быстро ушедшему детству и заковать её в хрустальный бокал вселенского одиночества.