– Три волка! – продолжал объяснять индеец; ликованию его не было границ. – Выйти сегодня рано из берлоги. Уйти греться куда-нибудь на солнце, на горы.
Теперь они шли волчьей тропой. Вскоре они наткнулись на кости кролика. К волчьим следам примешивались следы лисицы. Мукоки поставил еще одну западню. Затем пошли следы кошки-рыболова, и индеец снова устроил капкан.
Следы оленей и карибу перекрещивались в различных направлениях, но Мукоки не обращал на них никакого внимания.
Вскоре присоединились к прежним следам и следы четвертого полка, потом пятого, образовалась целая шайка. Через полчаса новая волчья тропа пересекла под прямым углом ту, по которой шли наши охотники. Обе тропы слипались вместе и спускались в долину и ее леса. Мукоки трясся от радости.
– Множество волков! – воскликнул он. – Здесь, там, всюду. Хорошее место для ночной охоты.
Скалистый хребет стал снижаться, опускаться в долину, где змейкой извивался замерзший ручей.
Признаков зверя становилось все больше и больше, от этого сильнее билось сердце Рода и волновалась кровь. Местами снег был буквально сметен копытами оленей.
Звериные тропы разбегались во все стороны, и клочья шерсти висели на маленьких соснах, о которые терлись животные.
Мукоки скользил по снегу как-то странно, точно не касаясь земли. Даже ветви кустарника бесшумно склонились при его приходе, а когда Род случайно наступил своей лыжей на сухую ветку, старый индеец поднял руку к небу в знак своего возмущения и ужаса.
Внезапная остановка Мукоки и знак по адресу Рода, последовавший за ней, известили юношу, что дичь на примете. Индеец насторожился, весь пригнулся и, когда Род подошел к нему, передал ему свое ружье. Потом губы его почти беззвучно выдавили только одно слово:
– Стрелять!
Род нервной рукой схватил ружье. Задрожал от волнения. На расстоянии какой-нибудь сотни ярдов он увидел великолепную лань-самца. Лань щипала ветки орешника, на которых висели полузасохшие листья, пощаженные зимой. Несколько дальше виднелись две самки.
Юноша собрался с силами. Лань стояла к нему боком, вытянув шею, закинув голову, в прекрасной позе для меткого выстрела. Род прицелился и выстрелил. Животное судорожно подпрыгнуло и рухнуло на снег.
Пока Род восхищался меткостью своего выстрела, Мукоки быстро подобрался к убитой дичи.
Когда мальчик подошел, он застал индейца склоненным над еще трепещущим животным. В руках он держал бидон из-под виски. Старый индеец без долгих объяснений вонзил нож в горло лани и наполнил бидон ее дымящейся кровью.
Покончив с этим делом, Мукоки поднял бидон с чувством величайшего удовлетворения и сказал:
– Кровь для волков. Волки любить кровь. Большая охота сегодня ночью. Нет крови, нет настоящей приманки. И нет убитых волков. Казалось, что теперь Мукоки вышел из своей тяжелой задумчивости: очевидно, он считал свои утренние обязанности законченными. Он вспорол лань, вынул сердце и печень, отрезал четверть мяса. Потом вынул из своего мешка длинную веревку, привязал один конец к шее животного, перебросил другой через ветку дерева и при помощи своего спутника поднял тушу оленя на несколько футов от земли.
– Если нам помешать прийти вечером, он подманить волков! – пояснил Мукоки.
Осмотрев в последний раз долину, охотники заметили, что в одном месте почва поднималась и вела к скалистому скату из тяжелых горных глыб, осененных высокими соснами и березами. Таким образом, они оказались перед скалой, которая сейчас же привлекла к себе внимание Мукоки. Подняться на нее не было никакой возможности. Разве только при помощи ветвей ближайших сосен. Скала заканчивалась, насколько можно было судить снизу, небольшой площадкой. Мукоки захлебнулся от счастья.
– Хорошее место положить приманку. Сегодня ночью сюда заманить волков.
Часы Рода показывали уже около двенадцати. Охотники присели, чтобы позавтракать взятыми с собой сандвичами, а затем двинуться в обратный путь.
Из долины они пошли напрямик, срезав часть прежнего пути. Дорога была рискованной, представляла собой какой-то хаос. Местами они натыкались на отвесные скалы, похожие на крепостные стены. Они круто вздымались над головокружительными безднами.
И вот, когда они проходили над ложбиной глубиной футов в пятьсот, где летом пробивался небольшой горный поток, над мрачной и жуткой бездной, куда не проникали лучи солнца, Мукоки несколько раз приостанавливался.
Ухватившись, из предосторожности, за дерево, он наклонился над этой апокалипсической ложбиной, всмотрелся в нее и, когда поднялся, сказал:
– Весной здесь множество медведей.
Но Род не думал сейчас о медведях. Мысль о золоте снова возникла в его голове. Вот эта таинственная ложбина, не разрешит ли она тайну, которую пятьдесят лет тому назад унесли с собой в могилу скелеты из старой лачуги?