После того как совсем стемнело, начали появляться дети, чистенькие и скучающие, сперва — отпрыски Хавьера, спорящие по поводу каких-то монет, в Альваро ощущалось упрямство, а в Лолите — заносчивость; затем Грасиэла привела за руку Рено, который снова успел выпачкать мордашку. Все сошлись у зеленой палатки, а мы обменивались мнениями о Жан-Пьере Фае и Филиппе Соллерсе[6]; в темноте стал ярче огонь, разведенный для жаренья мяса, до этого он, едва видимый за деревьями, лишь беглыми золотистыми мазками касался стволов, раздвигая пределы сада; думаю, именно тогда я впервые увидел Сильвию, я сидел за круглым столом под липой между Борелем и Раулем, рядом поместились Хавьер, Магда и Лилиана, а Нора приносила и уносила приборы и тарелки. То, что меня не представили Сильвии, было странно, впрочем, она была совсем юная и, похоже, сама старалась держаться в стороне, а то, что Рауль и Нора ничего о ней не сказали, тоже можно было понять — очевидно, Сильвия была в том трудном возрасте, когда не тянет участвовать во взрослых разговорах, она предпочитала верховодить малышами, сгрудившимися около зеленой палатки. Разглядеть Сильвию как следует мне не удавалось, огонь резко выхватывал из темноты палатку лишь с одной стороны, Сильвия, наклонившись к Рено, вытирала ему лицо то ли платком, то ли тряпкой, я видел ее точеные ноги, такие мерцающие, невесомые, как написал бы Франсис Понж[7], о котором как раз говорил мне Борель, ее икры находились в тени, как торс и лицо, но длинные волосы время от времени поблескивали в отсветах пламени и тоже отсвечивали старинным золотом, Сильвия вся была выдержана в тонах пламени и темной бронзы, мини-юбка открывала ее ноги (а молодым французским поэтам совершенно непростительно не знать Фрэнсиса Понжа, который благодаря усилиям журнала «Тель кель» теперь признанный мастер!); спрашивать, кто Сильвия, было неудобно, ее не было около нас, да и огонь обманывает, — скорее всего, ее тело опередило ее возраст, так что сражаться с индейцами-сиу как раз по ней. Рауль увлекался поэзией Жана Тардье[8], и мы взялись объяснять Хавьеру, кто это и что он написал; не мог я спросить о Сильвии и Нору, принесшую мне третий pastis, беседа была довольно оживленной, и Борель буквально смотрел мне в рот, словно мои слова были и впрямь столь значимы. Я видел, как отнесли к палатке низкий столик и приборы, чтобы дети поужинали отдельно, Сильвии там уже не было, правда, палатку скрадывала тень, хотя, возможно, она сидела чуть поодаль или бродила под деревьями. Вынужденный уточнить мое отношение к опытам Жака Рубо[9], я почти забыл о Сильвии и о своем беспокойстве из-за ее внезапного исчезновения, но, когда я досказывал Раулю, что я думаю о Рубо, отсвет пламени на мгновение снова стал Сильвией, и я увидел, что она прошла рядом с палаткой, ведя за руки Лолиту и Альваро, а позади Грасиэла и Рено дотанцовывали свой последний на сегодня ритуальный танец индейцев-сиу, и, разумеется, Рено ткнулся носом в глину, и от его визга сразу вскочили на ноги Лилиана и Борель. Голос Грасиэлы: «Пустяки, ничего страшного!» — тут же вернул родителей к беседе, подтверждая тем самым обыденность потасовок между индейцами-сиу, а у нас речь шла уже об азартных экспериментах Ксенакиса[10], который у Хавьера вызывал интерес, показавшийся Борелю чрезмерным. В просвет между Магдой и Норой я различил поодаль силуэт Сильвии, склонившейся к Рено, она показывала ему какую-то игрушку, чтобы его успокоить, блики пламени обнажали ее ноги и обрисовывали профиль, я разглядел тонкий дерзкий нос, губы древней статуи (не из-за того ли, что у Бореля в это время мое отношение к статуэткам кикладской культуры[11] не вызывало вопросов, а Хавьер, оставив Ксенакиса, уже перевел беседу на что-то более важное?). Я чувствовал, что единственным моим желанием сейчас было познать Сильвию — познать вблизи, а не в отсветах огня, вернуть ее туда, где она, скорее всего, окажется обыкновенной робкой девочкой, наделить плотью этот силуэт, слишком красивый и яркий, чтобы оставаться только видимым. Мне захотелось признаться в этом Норе, с которой меня связывала давняя дружба, но та была занята столом, раскладывала бумажные салфетки, не забыв, однако, сказать Раулю, чтобы завтра же купил какую-нибудь пластинку Ксенакиса. С территории вновь исчезнувшей Сильвии прискакала маленькая грациозная газель, всезнайка Грасиэла, я вывесил для нее на лице широкую улыбку и, протянув руки, помог усесться у меня на коленях, и тут же, воспользовавшись ее взволнованным сообщением о мохнатом жуке, уклонился от беседы с Борелем, но так, чтобы он не счел меня неучтивым, и, улучив момент, тихонько спросил ее, не поранился ли Рено.
6
Жан-Пьер Фай (р. 1925) — французский философ, эссеист и прозаик; Филипп Соллерс (р. 1936) — французский писатель и критик, создатель авангардистского журнала «Тель кель» (1960–1982).
10
Янис Ксенакис (1922–2001) — греческий композитор, математик и архитектор (родился в Румынии); один из лидеров модернизма и концептуализма в музыке и архитектуре.
11
Одна из крупнейших цивилизаций Средиземноморья, так называемая кикладская культура, зародилась на архипелаге Киклады в центральной и южной части Эгейского моря.