— Глем! — воскликнул он.
Дедушка медленно обернулся, посмотрел на незваного гостя и фыркнул.
— Ты кто такой? — спросил он глубоким раскатистым голосом.
— Я - Зенас! — воскликнул Мартин. — Братишка твой Зенас, здоровый, как скрипочка, и веселый, как доллар!
— Братишка ты, черта лысого! — прорычал дед. — Зенас помер от каштановой хвори еще в шестьдесят шестом.
Дедушку иногда озаряли внезапные и совершенно неожиданные моменты кристального сознания, повергавшие нас в смущение пуще его чудачеств. В тот вечер, еще перед тем, как пойти спать, он понял, что у нас разбили машину и что именно из-за этого в доме весь переполох.
— Папа, она вся рассыпалась на куски, сказала ему моя мама и очень выразительно изобразила происшествие.
— Я так и знал, — проворчал он. — Я ведь говорил вам тогда: покупайте "Поп-Толедо".
На обочине неба
Когда Чарли Дэшлер объявил, что собирается жениться на Дороти, друзья предупредили его: "Зайдёт у тебя ум за разум!", на что Чарли, любивший порой щегольнуть рифмочкой, заметил: "Не сразу, не сразу, а фраза за фразой". Странный, надо сказать, ответ, а всё потому, что Дороти еще с пяти лет привыкла кончать предложения, начатые другими. Иногда она кончала их неправильно, что раздражало говорившего, а иногда правильно, что раздражало его еще больше.
Вот, например, гость их семейства начинал: "Когда Уильям Говард Тафт был…"
— Президентом! — раздавался восторженный писк Дороти.
Говоривший, может быть, действительно хотел сказать "Президентом", а, может быть, он хотел сказать "молод", а, может быть, "Председателем Верховного суда Соединенных Штатов". Как бы то ни было, гость спешил надеть шляпу и удалялся. Подобно большинству мам и пап, родители Дороти не сознавали, как досаждают другим манеры их доченьки. Скорее всего, они считали ее забавной или даже необыкновенной умницей. Быть может, еще в раннем детстве, когда мама позвала: "Давай, Дороти, поешь…", а та вставила: "шпинат, радость моя", мама тут же позвонила папе в контору и рассказала ему об этом, а он пересказал это в тот же день всем встречным-поперечным, и на другой день, и на другой день за другим днем.
Дороти подросла и стала прехорошенькой, а потому еще опаснее. Молодых людей тянуло к ней, как мух на мед. Чувства в них бурлили, но ум тупел. Ей было уже почти восемнадцать, а она всё поучала: "Не "позжее", милый, а "позднее" — "позжее" ты меня большее не увидишь". Обожатели терпели, не в силах вырваться из пут ее чар, но время шло, а поскольку ее интересы оставались скорее ментальными, чем сентиментальными, путы потихоньку слабели, и они уплывали к не столь требовательным, пусть и не столь грамотным подругам.
Чарли Дешлер был, однако, человеком стремительным, готовым сбить с ног любого, кто бы ни стал на его пути, так что он обручился с Дороти и женился на ней в мгновение ока, не слушая никаких отговоров и считая их лишь проявлениями ревности. Поэтому о Дороти он не знал почти ничего, кроме того, что она хороша и ясноглаза, и ему желанна.
Став женой, Дороти обрела простор для применения своих талантов: она пристрастилась исправлять рассказы Чарли. Он много путешествовал, многое повидал и чудесно обо всём рассказывал. Дороти, пока была невестой, жадно слушала его истории, а поскольку ничего подобного в ее жизни не случалось, она не могла понять, когда он ошибался относительно времени или места, или лица. Поэтому изредка поправляя форму глагола, она особенно не докучала. Чарли говорил правильно и уж, конечно, "позжее" и "позднее" не путал: вот еще одна причина, почему он не раскусил Дороти сразу.
После женитьбы я не заходил к ним довольно долго, потому что любил Чарли, и мне было бы горько увидеть, как он приходит в чувство от наркоза ее чар и начинает ощущать первую боль реальности. Когда же я, наконец, зашел к ним, то обнаружил всё, чего опасался. За обедом Чарли стал рассказывать об их совместной поездке на машине, но я так и не понял, куда они поехали и в каких городах побывали, потому что не успевал Чарли открыть рот и сказать: "На следующий день мы выехали рано и проехали двести миль до Фэрвью…", как Дороти поправляла его: "Я бы не сказала, что мы выехали рано, потому что мы выехали не так рано, как в первый день, когда мы встали около семи. И проехали мы сто восемьдесят миль, потому что я посмотрела на счетчик, когда мы отправились".
— Ну, во всяком случае, когда мы добрались до Фэрвью, — пытался продолжить Чарли, но Дороти его останавливала: "Разве мы доехали в тот день до Фэрвью, милый?" Дороти никогда не говорила Чарли, что он не прав, а спрашивала, не могло ли быть иначе, но значило это одно и то же, потому что, если он отвечал: "Я совершенно уверен, что доехали", она возражала: "Нет, это был не Фэрвью, мой милый" (она называла "милыми" всех, с кем не соглашалась).