Мы в самом деле завели когда-то морскую свинку, и она не хотела нигде спать, кроме как на цитре, но мне совсем не следовало этого говорить. Джо и другой фараон долго смотрели на меня, а потом положили цитру обратно на полку.
— Никого здесь не было, — сказал полицейский, обратившись а маме. — Этот парень, — объяснил он другим, ткнув в мою сторону большим пальцем, — с вывихом, а леди, видать, истеричка.
Они кивнули и, ничего не сказав, поглядели на меня. В краткую минуту тишины мы услышали скрип в мансарде: это дедушка ворочался в кровати.
— Что там такое? — рявкнул Джо.
С полдюжины фараонов рванулись к двери на мансарду, прежде чем я успел что-то объяснить. Я знал, что если они ворвутся к дедушке без предупреждения или даже с предупреждением, ничего хорошего не получится. Теперь он был в той фазе, когда думал, что отряды генерала Мида под непрерывными ударами Стоунолла Джексона дрогнули и даже начали разбегаться.
Когда я добрался до мансарды, обстановка там уже сильно осложнилась. Дедушка решил, что полицейские были теми самыми дезертирами из армии Мида, попытавшимися спрятаться у него в мансарде. Он выскочил из постели в длинной фланелевой ночной рубахе поверх длинного шерстяного белья, в ночном колпаке и кожаной жакетке на груди. Фараоны, конечно, сразу поняли, что разъяренный седой старик здесь живет, но не успели и рта раскрыть.
— Прочь, жалкие трусы! — гремел дедушка. — Назад в строй, заячьи души!
С этими словами он с размаху влепил затрещину офицеру, нашедшему цитру, от чего тот растянулся на полу. Другие стали отступать, но недостаточно быстро. Тогда дедушка выхватил пистолет из кобуры поверженного и пальнул. От выстрела, казалось, затрещали балки чердака, а дым заполнил всю мансарду. Фараон выругался и схватил деда за плечо. В общем, все мы опять оказались внизу и заперли дверь от старика. Он пальнул в темноте еще пару раз и пошел спать.
— Это — наш дедушка, — объяснил я Джо, едва переведя дыхание. — Он думает, что вы — дезертиры.
— Ага, — согласился Джо.
Фараонам не хотелось уходить, не приложившись еще к кому-нибудь, кроме дедушки: этой ночью они явно оказались в дураках. Кроме того, им очевидно не нравилась обстановка: чувствовался в ней — и я их хорошо понимаю — какой-то подвох. Они снова стали рыться в вещах. Ко мне подошел репортер с тонким осиным лицом. Я стоял в маминой блузке, потому что не смог найти ничего другого. Репортер посмотрел на меня со смесью подозрения и интереса.
— Ну, расскажи, мальчик, что тут на самом деле стряслось? — спросил он.
Я решил быть с ним откровенным.
— У нас в доме привидение, — объяснил я.
Он долго смотрел на меня, будто я был игральным автоматом, в который он напрасно бросил монету, а потом отошел. За ним ушли фараоны, а тот, в которого попал дедушка, шел с перевязанной рукой, изрыгая святотатственную брань.
— Я у сейчас у этого хрыча пушку отберу!
— Ты? А кто с тобой пойдет?
Я сказал, что сам завтра принесу пистолет в отделение.
— Что случилось с этим полицейским? — спросила мама.
— Его дедушка ранил, — сказал я.
— Почему? — удивилась мама.
Я объяснил, что тот показался ему дезертиром.
— Надо же! Такого милого молодого человека.
На следующее утро за завтраком дедушка был свеж как огурчик и сыпал шутками. Мы сперва думали, что он всё забыл, но он всё помнил. За третьей чашкой кофе он глянул на Германа и на меня.
— Чего это фараоны к нам ночью заявились и всё вверх дном перевернули?
Мы так и сели.
Пес, который всех перекусал
Никому в жизни не пожелаю иметь столько собак, сколько их было у меня, и всё же приносили они больше радости, чем огорчений, если только не считать случая с эрдельтерьером по кличке Маг. Мороки с ним было больше, чем с сорока четырьмя или сорока пятью другими вместе взятыми, хотя минуты острейшей неловкости были связаны не с ним, а с его мамашей из породы шотландских терьеров, которую звали Дженни.
Эта дама подарила нам шесть щенков в платяном шкафу нью-йоркской квартиры на четвертом этаже, а кроме них, сверх всяких ожиданий, еще и последнего, седьмого, на углу Двенадцатой и Пятой авеню во время прогулки, на которую она неистово рвалась. Была у меня когда-то и француженка-пудель, получившая приз. Не какая-то маленькая, беленькая и тихая девочка, а здоровенная черная пуделиха. Ее стошнило на заднем сидении по дороге в Гринвич на собачью выставку. Вокруг шеи на ней был резиновый нагрудник. На полпути, когда мы ехали через Бронкс, разразилась гроза, и я раскрыл над ней легкий зонтик, скорее от солнца, чем от дождя. Дождь колотил яростно, и вдруг водитель завернул в гараж, где столпились механики. Заехали мы так быстро, что я забыл прикрыть собаку зонтиком, и до сих пор с омерзением ощущаю на себе их презрительно ненавидящие взгляды, особенно у одного жилистого работяги, когда он подошел узнать, что нам нужно, и увидел меня с пуделем. Все механики и прочие двуногие той же нетерпимой породы ненавидят пуделей за фасонную стрижку, особенно за помпончики, которые оставляют у них на ляжках, чтобы у животного был шанс получить награду.