За несколько месяцев до смерти Магу стали являться видения. Он вдруг медленно поднимался с пола, глухо рычал и с угрозой выступал негнущимися лапами навстречу неизвестно чему. Иногда Это появлялось чуть правее или левее от посетителя. С продавцом щеток однажды случилась истерика, потому что Маг вдруг забрел в комнату, подобно Гамлету, идущему за призраком отца. Взгляд его сосредоточился на чем-то чуть левее несчастного, который стоял как вкопанный, пока Маг не оказался в трех медленных, но неотвратимых шагах от него. Тогда он завопил. Маг, рыча непонятно на что, проследовал мимо него в прихожую, но продавец продолжал стоять и вопить. Мама, кажется, окатила его холодной водой из кастрюли, чтобы он замолк: так она усмиряла нас, когда мы затевали драку.
Скончался пес внезапно однажды ночью. Мама хотела похоронить его на семейном участке под мраморной плитой с надписью вроде: "Пенье ангелов усладит твой покой", но нам удалось убедить ее, что это будет против закона. В конце концов мы просто закопали его у глухой дороги и прикрыли гладкой доской. На доске я написал на латыни несмываемым карандашом: "Cave Canem" — "Осторожно, злая собака".
Мама была очень довольна классической простотой и достоинством этой эпитафии.
Призыв
Я покинул университет в июне 1918 года, но не мог попасть в армию из-за зрения так же, как мой дедушка не мог попасть из-за возраста. Он появлялся на призывном пункте несколько раз, снимал пальто и грозил спустить шкуру со всякого, кто осмелится сказать, что он слишком стар. От разочарования, что его не направляли в Германию (слать всех подряд во Францию, считал он, смысла нет), и от поисков по всему городу влиятельных заступников он слег. Ему хотелось командовать дивизией, и что его не брали даже рядовым, совсем его доконало. Когда он слег, его брат Джейк, лет на пятнадцать младше, просиживал с ним ночи, опасаясь что дедушка может уйти из дому, даже не одевшись. Дедушка считал этот присмотр дуростью, но Джейк не мог спать по ночам уже двадцать восемь лет и поэтому был самым подходящим человеком для такого бдения.
Так он просидел две ночи. В третью дедушка постоянно просыпался, открывал глаза, смотрел на Джейка, снова закрывал их и хмурился. В четыре утра он увидел брата глубоко спящим в кожаном кресле у кровати. Если Джейку удавалось заснуть, сон его был непробуден, и поэтому дедушка смог встать, одеться и уложить Джейка в свою постель, так и не разбудив. Когда тетя Флоренс зашла в комнату в семь, она застала дедушку в кресле с мемуарами У.С. Гранта, а Джейка — спящим в его постели.
— Он присматривал за мной, пока я спал, — сказал дедушка, — а теперь я присматриваю за ним, пока он спит.
Это, наверно, было вполне справедливо.
Нам не хотелось, чтобы дедушка блуждал по ночам, между прочим, и потому, что он пару раз проговорился, будто собирается в свой родной Ланкастер пожаловаться там старому товарищу, то есть самому генералу Уильяму Текумсеху Шерману. Мы понимали, что разыскать Шермана дедушка не в силах, а, кроме того, боялись, что он отправится туда на электрической коляске, которую мы купили моей бабушке. Она, ко всеобщему изумлению, научилась здорово с ней управляться и разъезжала по всему городу. Дедушка тоже был весьма удивлен и слегка возмущен, видя как она залезает в свою каталку и мчится с места в карьер. Это была ее первая триумфальная транспортная победа над дедушкой за пятьдесят лет супружеской жизни, и он твердо решил сам научиться водить эту штуковину. В молодости он был знаменитым наездником и приближался к машине, как к дикой кобылице. Лик его бледнел, а рот изрыгал проклятия. Он лихо вскакивал в коляску, будто она могла выпрыгнуть из-под него, если сразу надежно не усесться. Сперва он сделал несколько небольших кругов, заехал на бордюр тротуара и на газон. Мы все убеждали его бросить это занятие, но дух дедушки был неукротим.
— А ну, двиньте ее под зад, чтоб она на дорогу выскочила! — грозно командовал он.
Мы выталкивали коляску обратно на улицу, и дед делал новую попытку. Руль он сжимал с яростной силой — чтобы проучить электрическую мерзавку — и она начинала возить его кругами. Невозможно было его уговорить не выходить из себя и держать руль легко. Ему представлялось, что если не применять силу, зловредная машина выбросит его из сидения. А человек, который в пять лет (так он нам, во всяком случае, рассказывал) управлял четырехконной жнейкой мистера Мак-Кормика, не мог позволить, чтобы его выбросила на дорогу какая-то электробегалка.