А Кира, улыбаясь доверчиво, тянула к дяде свои худые руки.
— Вот мы и остались одни, дорогой дядя, два старых, старых бобыля… Я чувствую себя очень старой, право… будто мне тысяча лет… Теперь я не могу жить сама, могу только смотреть, как живут другие. Я благодарна маме за то, что она привезла меня сюда… Здесь тихо-тихо, так уединенно… Вы мне покажете все, все, когда я поправлюсь… и не смейте менять своих привычек, живите как жили, я не хочу мешать вам… Только не расспрашивайте меня о прошлом… Оно прошло, оно прошло, оно умерло… не бойтесь за меня — я ничего больше не сделаю над собою. Нет, он не стоит того, чтобы я умерла. Я буду жить. Буду жить простой, тихой жизнью… Но тогда я не могла выдержать, это было выше моих сил. Я действовала в беспамятстве. На что мне была жизнь?.. Как тяжело, дядя, обмануться в самом дорогом для тебя…
Потом Кира уснула — у нее стало такое детское, кроткое лицо. Дядя Витя пошел в кабинет, принес оттуда старую турецкую шаль, закутал ею ноги своей племянницы.
— Только и ходи за ними,— бормотал он.
И, расхаживая по двору, думал дядя Витя, что так нельзя, что вот испортили ему жизнь, заставили его думать о вещах совсем посторонних, о людях, которых он никогда не знал.
Но почему же она поцеловала его, почему она такая ласковая?
Чумак остановился, вытянул морду, залаял.
Дядя Витя прервал свои мысли и, внезапно приходя в раздражение, ткнул его сапогом в брюхо.
— Дорогой дядя, вы хоть и не молоды, но удивительно наивны,— говорила Кира, сидя в бричке рядом с дядей Витей.— Как вы не можете понять таких простых вещей… Я любила его без памяти, я верила ему больше, чем себе… а он… он так оскорбил меня… Вы говорите — пустяки… но пустяки бывают ужасны… И если я осталась жить, то только для того, чтобы жить новой жизнью… В тишине, в покое, в созерцании.
Кира натянула вожжи, точно пробуя, достаточно ли у нее осталось сил для этой жизни.
— Я хотела бы, чтобы у меня был такой муж, как вы…
Придавливая расплюснутым желтым указательным пальцем табак в трубке, дядя Витя отвечал, не глядя на племянницу:
— Тебе розги нужны, а не муж… а лучше всего, если ты вернешься к тому, от кого ушла…
— Этого никогда не будет!.. Вы видите, что я даже писем его не читаю… для меня он больше не существует!..
Бричка скатилась под гору и захлопала по мосту через ручей. Кира вскрикнула, выпустила вожжи, кинула руки дяде Вите на плечи.
— Ах, дядя, спасите меня, спасите… вы у меня теперь единственная опора, без вас я не знала бы, что делать… Ну посмотрите мне в глаза… разве я недостойна вашей любви?..
Стараясь вырваться из ее объятий, дядя Витя ворчал:
— Да пусти ты меня, ради бога… посмотри, куда мы едем, вот-вот угодим в канаву… голову сломим…
— Нет, нет, не пущу вас,— смеясь и пылая, отвечала Кира.— Пусть свалимся, провалимся, голову сломаем — мне все равно. Я так счастлива… И вы должны мне сказать, что любите меня.
Она заглядывала ему в глаза, подпрыгивая на дребезжащем сиденье. Ветер свистал им в уши, пыль сыпала в лицо. Чумак с веселым лаем забегал вперед, норовя лизнуть лошадь в морду.
— Скажите скорее, что любите и никогда со мной не расстанетесь…
— Да ладно уже, ладно,— люблю, только отстань, сделай милость.
И, тяжело отдуваясь, наконец освобожденный, схватил дядя Витя кинутые вожжи.
Бричка подкатывала к почтовому крылечку, из окошка выглядывал почтмейстер, помахивал приветливо ручкой.
— Милости прошу,— кричал он.— Писем целый ворох, а Кире Егоровне телеграммка… только что отстукали…
— Ах, это должно быть от мамы,— говорила Кира, расписываясь на квитанции.— Она всегда что-нибудь выдумает… Только напрасно волнует.
Потом, прочитав шершавый листок, скомкала его в руке, и сказала обиженно:
— Вы, дядя, всегда возитесь долго, только время теряете… Письма можно и дома прочесть, я в темноте боюсь назад ехать…
А когда бричка снова запылила из села по дороге в Приютино и белый туман потянулся от ручья через мост, Кира топнула ногой, крикнув решительно:
— Нет, это уже слишком! Вы должны меня защитить, дядя… Он скоро бог знает что сделает! Пожалуй, и сюда приедет… Прочитайте…
Дядя Витя принял скомканный листок, поднес его к носу, прочел:
«Умоляю вернись болен люблю если нужно выеду навстречу невиновен целую Ефстафий».
— Вы понимаете? — ухватясь за рукав дяди Вити, воскликнула Кира.— Что мне делать? Я не хочу его видеть, неужели он этого не понимает…