Март, 2003 год, г. Ейск.
К истокам
Автобус на Минеральные Воды отправлялся ранним утром. Васька удобно разместился в мягком кресле-сиденье. Он посмотрел на суетившихся пассажиров, прыгающих на вокзальной площади воробьев, таксистов, поджидающих клиентов, и невольно ощутил душевный покой, который был вызван его неожиданным решением посетить места своего детства. Вскоре все уселись, и автобус, выбравшись из городской сутолоки, стал набирать скорость. Раскаленный диск восходящего солнца медленно всплывал над горизонтом. Его теплые лучи нежно ласкали кожу лица. Васька прикрыл глаза и слушал, как меняется звук работы заднего моста в зависимости от скорости движения автобуса. Вот и первая остановка, рядом рынок. Продавали вяленую тарань, овощи, фрукты, семечки. В своем вещмешке, в качестве подарка, он вез несколько десятков вяленой тарани. В Минводы прибыли к концу дня. Ваське удалось пересесть на автобус, идущий в Нефтекумск. Вскоре стемнело. В Буденновске были в час ночи. На автовокзале несколько пассажиров расположились на лавочках и сиденьях в ожидании следующего дня. Положив рюкзак на свободное место, Васька облокотился на него и вскоре задремал. Проснулся он от шума у билетной кассы. В пять утра отправлялся автобус, проходящий через его родное село. Он купил билет и вышел на привокзальную площадь. Утренняя прохлада освежила и окончательно прогнала сон. В шесть уже были на месте. Он вышел на окраине села и медленно побрел на кладбище. Здесь лежали его предки. Вокруг, насколько видел глаз, расстилалась бескрайняя степь. Вдали парил степной подорлик. До боли знакомый с детства пейзаж, с терпким запахом степной полыни. Когда он сделал несколько шагов по выжженной солнцем траве, туфли покрылись слоем серой пыли. «А ведь раньше я ее не замечал», — подумал Васька. Кладбище было обнесено неглубоким рвом и земляным валом. По периметру росли кургузые, выжженные солнцем акации. «И как они умудряются выжить», — подумал он. Могилу матери и отца он нашел быстро. Очистил их от травы, оправил и медленно пошел по кладбищу, читая надгробные надписи. Как много уже ушло в иной мир его сверстников.
Он вернулся к могиле матери, присел на лавочку, облокотился на столик и почувствовал страшную усталость. Бессонная ночь давала о себе знать. Он закрыл глаза, и тут же перед ним встал их небольшой домик на окраине села, двор, сарай. Вспомнил молодую мать, красивую, заботливую, добрую. Вспомнил ее напутствия, когда его провожали на фронт, и молитву, которую она ему дала и сказала: «Не тяжелая она, сынок, носи ее всегда при себе, и она защитит тебя от всех бед». На фронте он постоянно ощущал присутствие своей матери. Она постоянно словно закрывала его своими руками и в трудную минуту отводила беду в сторону. Нет, никогда и никого он не любил так, как любил свою мать. За ее постоянную бескорыстную заботу, за доброту, за чуткость и необъяснимое умение появляться именно в ту минуту, когда в ней нуждались больше всего. Он никогда не целовал ее, как-то не было заведено в их роду разбрасывать поцелуи направо и налево, хотя всегда знал, что мать этого заслужила. Он постоянно чувствовал ее теплые натруженные руки, видел ее ласковые и добрые небольшие голубые глаза.
Метрах в ста от их домика был вырыт артезианский колодец в год его рождения. Рядом стояли три больших бетонных корыта. Сюда на водопой пригоняли скот: овец, коров, лошадей, верблюдов.
Васька пришел в себя, когда почувствовал, что кто-то легонько тормошит его за рукав. Он открыл глаза и увидел стоящую рядом очень красивую девочку. В первое мгновение ему показалось все происходящее нереальным. Но девочка вдруг заговорила: «Возьмите!» — она протянула два печенья. «Зачем?» — спросил он ее. «Тату помяните!» И только сейчас он увидел много народу, в основном женщин и детей.
Хоронили цыгана, умершего внезапно. Забросив рюкзак за плечи, он медленно пошел с кладбища. Его тянуло к истокам, к месту, где когда-то стоял их маленький домик, к артезианскому колодцу, в корытах у которого он учился плавать. Чем ближе он подходил, тем тревожнее становилось на душе. На месте былых зданий в ряд стояли обожженные солнцем и овеянные степным ветром холмики. Одним из них был когда-то его домик. Вот этот, пожалуй, четвертый слева. Два Марковых, Ожерельев и его, поменьше других. Там, где когда-то был сарай и огород, торчали засохшие кусты кустарника. Кругом ни души, мертвая тишина. Он медленно поднялся на вершину холма, положил рюкзак, стал на колени и, склонив голову до самой земли, тихо зашептал: «Здесь стоял домик, построенный руками отца, матери, деда Павла, дядьками Кириллом, Семеном, тогда такими молодыми, красивыми. Долго не видел тебя, земля моего детства. Ты та, на которой солнце сжигает все живое, самая лучшая на свете, — шептал он еле слышно. — Здесь я бегал босоногим мальчишкой, отсюда пошел в школу, ты взрастила меня и дала силу, веру и надежду на будущее». Вздрагивали его плечи, безвольное тело забилось, как в ознобе. «Какая радость снова видеть тебя, видеть то, что считалось потерянным навеки». И ему кажется: нет ничего на земле прекраснее этого колючего татарника, сожженного палящим солнцем, тонких бодылок высохшей травы и этого холмика — бывшего его дома. Он медленно поднял голову и заметил блестящий предмет, торчащий из-под земли, дотянулся рукой и вытащил кусочек полированной черепицы. Такой кровлей был покрыт их домик, ее делал и выжигал дядя Кирилл. Спрятав черепицу в рюкзак, он лег на спину и подложил руки под голову. Белые разрозненные облака медленно плыли с востока на запад по нежно-голубому небу. Память все выталкивала и выталкивала из глубины прожитых дней светлое, милое сердцу прошлое. Он вспомнил себя подростком. Когда в начале войны все мужчины были призваны в армию, на защиту Отечества, на селе остались старики, женщины да подростки. Ему, вместе с другими, пришлось работать в колхозе, вначале на разных работах, а затем доверили пахать землю. Четверка сытых, добрых лошадей, хорошо отрегулированный плуг, с отбитыми и отточенными лемехами. Плуг, слегка потрескивая, врезаясь во влажную землю, чертил полосу. Он любил смотреть, как подрезанные пласты земли, скользя по блестящему отвалу, переворачивались, поблескивая на солнце, ложились ровными рядами, оставляя прямую борозду. Вечером, после работы, все подростки собирались на культстане и затевали игры. Казалось, и не было трудного рабочего дня, бегали, веселились дотемна и только потом собирались в комнате отдыха, где слушали рассказы кухарки тети Паши. Вместе с ним работала и его кузина (двоюродная сестра) Настя. С самого детства они росли вместе, играли в детские игры, зимою вместе спали на русской печке. Постоянное общение, простота и доверительность в отношениях сближали их больше и больше. Васька оберегал Настю, а она из всех домашних только ему одному доверяла свои сокровенные девичьи тайны. Любил он ее как сестру и как будущую женщину, находил в ней то, чего не находил у других девчонок, скучал, когда долго не видел. Настю, первую из родни, послали учиться в город, шло время… Васька значительно подрос, повзрослел, его облик менялся на глазах. Однажды от отца он узнал, что из города приехала Настя, и ему нестерпимо захотелось ее увидеть. Была весна, зеленым ковром покрылась отдохнувшая за зиму земля. Весенний воздух будоражил молодую кровь. На следующий день, ранним утром его разбудил отец и послал к дяде Кириллу отнести деньги. Словно на крыльях, летел он к своим родственникам. Все опьяняло его в тот прекрасный весенний день, вселяло чувство легкости, ловкости и молодости собственного тела. Открыв калитку, он вошел во двор, затем в сени. Никого нигде не было видно. Приоткрыв дверь в переднюю, он ощутил волну теплого воздуха и запах свежеиспеченного хлеба. Слева увидел с детства знакомую старую большую кровать, стоящую боком к окну, смотревшему на восток. Около нее, на полу, лежало упавшее одеяло. Сделав несколько осторожных шагов, он остолбенел. На кровати, нагая, лежала его сестра Настя. Она по-прежнему еще была девчонкой, но в ней было нечто более прекрасное, чем красота, тот нежный, светло-розовый, сияющий рассвет первоначального девичества, который как-то чудом, почти внезапно и в какие-то считанные недели вдруг превращает неуклюжую, угловатую девчонку в очаровательную девушку. Лицо Насти было покрыто здоровым румянцем, под которым чувствовалась горячая, молодая, весело текущая кровь. Ее плечи округлились, обрисовались точеные бедра. Небольшие, налитые груди с ярко выраженными розовыми сосками, как ему показалось, торчали в разные стороны. Все тело, освещенное первыми лучами восходящего солнца, словно светилось изнутри. Оно стало вдруг каким-то удивительным и необыкновенным. Белые, крепкие руки и ноги небрежно разбросаны в разные стороны. Золотистые волосы рассыпались по всей подушке. Все это внезапно превратило его сестру в какое-то цветущее, ослепительное, ароматное чудо. Кровь ударила в голову, зазвенело в ушах, он машинально схватился за приголович кровати и, словно завороженный, еле