Верка, ну как ты? Он, конечно, негодяй и чертяка, и вообще кадр, но ко мне относится хорошо. Просто у него тяжелый характер. Да, да, конечно. Меня давно надо в святые записать, что я его выдерживаю. Просто привыкла к нему. А с кем-то другим заводиться не хочу. Не могу. Может, кто-то был бы и лучше Вовки, не знаю. Я должна влюбиться знаешь как, чтобы пойти на близость с мужчиной? С Вовкой расстанусь рано или поздно. Просто не вынесу этих его штучек. Но временами он бывает добр ко мне. Он вообще человек добрый, хотя и прикидывается кем-то другим. На него иногда находит. А так ничего. Вот пригласил на гулянку по поводу окончания фильма. Ясно, я ему нужна, чтоб дом убрать, стол приготовить. В этой его холостяцкой квартирке такое творится... Если бы не я, то он бы уже давно потонул в мусоре. Все-таки работа кинорежиссера очень тяжелая. Знаешь, я прочитала где-то, что среди всех профессий кинорежиссеры по смертности занимают первое место в мире. А на втором летчики-испытатели. Представляешь? Все — нервы. Вот он такой и есть... Кто будет? Ну, всякие киношники, его компания. Я кое с кем знакома. Нет, точно не знаю, сколько всех будет. А какое это имеет значение? Знаешь, у него оператор такой симпатичный. Женя Веселовский. Высокий, седоватый, в роговых очках. Интеллигентный. Красавец мужчина. Он ко мне всегда такой внимательный. Да нет, он как раз недавно женился и везде только с женой ходит. Красивая она. Только очень худая. Да нет, не потому, что я толстая. А Вовка, между прочим, сам говорил, что ему нравятся женщины в теле. Ага! Это у кого какой вкус. Ну, Веруня, я бегу, будь. Я тебе позвоню днями, расскажу, как там было. Целую тебя. Па.
...А между прочим, этот Антониони снял в США фильм об американской молодежи, всяких хиппи и тому подобное. Да! Даже скандал разразился, потому что фильм против американского образа жизни. А с женой своей он развелся. Впервые она играла у другого режиссера в фильме «Не промахнись, Асунта!» А до того — только в фильмах Антониони. Откуда я знаю все это? Да вот вчера была у своего приятеля в гостях. Он кинорежиссер. На студии Довженко работает. Как раз закончил фильм, и мы собрались у него отметить. И как раз болтали об этом самом Антониони. Один тип много, рассказывал, он из Италии недавно вернулся и все-все; знает. А я должна знать об этих делах, потому что в такой компании и слова не вставишь. Молчишь как рыба. Что им наша зоология... Нет, что вы, Инна Ивановна! Я очень люблю свою работу, вы же знаете. Ну, всякое бывает, но в общем и целом я все это люблю... Просто там другой мир... Другая жизнь. И занимаются вещами, которые интересны для всех, а у нас — только для специалистов. Это я вам свои проблемы могу изложить или еще кому-нибудь из нашего отдела, ну, хотя бы из института, а там — кто это поймет, да и кому интересно? Что там еще говорили? Много всего. Очень много. Да только когда вот так спрашивают, я как-то сразу теряюсь и как будто уже ничего и не помню. Я вам потом еще расскажу...
Ну, вот тебе. Ты представляешь? Так со мной поступить! А после всего я ему звоню и спрашиваю, что это значит, а он говорит, что меня на люди пускать нельзя, что я ему испортила вечер, что я не умею себя вести и что он вообще видеть меня не хочет, и бросает трубку. Представляешь? Да нет, никуда он не денется. Прибежит как миленький. Не прибежит? Ну, не прибежит, позвонит. Сам придет, вот тогда я ему покажу. Так со мной обращаться, будто я не человек, а не знаю кто! Я сама виновата? А в чем я виновата? Ну знаешь, а что я должна делать, если он понавел полную комнату баб... Ну, не баб — девушек... И вьется возле них, а в мою сторону и глазом не поведет. Получается, я за экономку у него, что ли... Подать, принять... А нет, так сидеть и молчать. А я хотела доказать этим растрепам, что я там не случайный гость, как они. И у меня чуть больше, чем у них, права сидеть, попивать, покуривать и еще чтобы возле меня кто-нибудь чуть-чуть поувивался. Да, да! А что, нет, скажешь? Не знаю, но я так не могу. А что ему, трудно принести мне воды напиться? Его, видишь ли, взбесило, что я так его прошу, чтобы они все видели, что я его прошу... А я и не думала что-то там кому-то демонстрировать, но если уж смотрят, пусть видят — он мой парень. Вот! А он, видите ли, не хочет, стесняется. Так пусть вообще меня бросит. Я не напрашиваюсь. Не надо мне от него ничего. Ой, Верка, как мне все это опротивело! Честное слово, сил нет... Чего реву? А я не реву, просто так. Дурак он, и все. Дурак набитый. Черт противный! А к Жене я совсем не приставала, просто вижу, что Вовка со мной не хочет разговаривать, так должна же я была с кем-то поговорить. Вот я с Женей и разговариваю себе потихоньку. А этот отзывает меня в сторону и говорит: оставь Женю, твои ухаживания тут ни к чему. Вон Алла, видишь? И пошел. Ну, я тогда села себе в уголок и сижу. Горько мне, горько. Я еще и выпила с горя. Ну, меня малость и развезло. Не то чтобы там что-то такое, ты не думай. А просто стала я Вовку нарочно дразнить, раз он такой... Но скоро все стали расходиться, и я страшно не хотела уходить, вот и пошла с последними гостями. Вовка меня нарочно выпроводил. И даже слова не сказал, такой злой был. Пошла я одна. Наревелась по дороге досыта. Несколько дней переживала, а сегодня хорошо, воскресенье, я хорошенько выспалась, вот тебе позвонила, и сразу как-то легче. Ты у меня все-таки единственная подруга, Вера. Хоть мы с тобой и ссоримся, а понимаешь меня ты одна. А? Не знаю, что будет. Будь что будет. Но звонить ему первая не стану. Хватит. Если надо, сам позвонит. Я знаю, что я дура, что все делаю не так, но ты меня сейчас не ругай, Веруня, хорошо? Потом поругаешь, а то у меня и так настроение... Вот я ему задам. И все; равно он придет, никуда не денется.