— Чувствуешь, как пахнут гардении?
Ничего особенного он не чувствовал. Он различал аромат ночи, запах распускавшихся почек, мокрой древесной коры. Фамильярность со стороны девушки уже начинала ему досаждать. Ветер хлестал им в лицо, тоскливо стонал в ветвях.
Не дождавшись от юноши вразумительного ответа, она прижалась лбом к прутьям ограды и нежно проговорила:
— Какой печальный ветер… Когда я была маленькой, я мечтала жить вдали от людей, в большом доме, вокруг которого гуляет ветер. Каждое утро, взяв с собой пару гончих, я шла бы в лес посмотреть на деревья, упавшие за ночь. Это ветер принес запах гардений!
Он протянул ей плащ.
— Наденьте, пожалуйста, — ему было холодно смотреть на ее обнаженные руки, а ее восторг по поводу гардений его немного пугал.
— Помоги мне.
Он набросил плащ ей на плечи и неожиданно подумал: «Будь я посмелее, я бы обнял ее сейчас».
— Эй, я их вижу. Смотри, вон там… иди-ка сюда… под тем толстым деревом. Видишь? Сорвать бы хоть одну…
У него немного кружилась голова, все вокруг казалось нереальным, но выхода не было: «Ограда не такая уж высокая», — подумал он.
— Хочешь, я достану тебе гардению?
Она обернулась к нему и умоляюще сложила руки:
— О да, я буду счастлива.
Он засунул ножницы в гольф и одним махом взобрался на ограду. Сперва он шел по траве, и его шаги не были слышны, но вскоре трава кончилась, и под ногами захрустел гравий. Он уже не слышал завываний ветра, все заглушил яростный хруст. Он шел на цыпочках, но ему казалось, что от этого гравий хрустит только громче. Потом он снова зашагал по газону, вытирая рукой вспотевший лоб. Наконец он увидел перед собой белые цветы. Он сорвал несколько штук, завернул их в платок и потихоньку двинулся назад, чувствуя, как колотится сердце: шампанское, гул крови в висках и возбуждение оглушили его.
— Готово? — донесся из-за ограды ее нетерпеливый голос.
Внезапно где-то рядом громко залаяла собака. Зазвенела железная цепь: собака металась, вне себя от ярости.
Он перекинул через решетку завернутые в платок цветы и начал карабкаться вверх. Спрыгнув на тротуар, он услышал, как затрещали брюки, и похолодел.
— Брюки… — пробормотал он чуть слышно.
— Что, порвались?
— Кажется, да… Пойдем скорее отсюда… Пока из дома кто-нибудь не вышел.
Он подобрал цветы, и они поспешили прочь. Пройдя пару кварталов, остановились отдышаться.
— Ну-ка, что с твоими брюками?
Сзади на левом бедре ткань разошлась и зияло отверстие.
— Да, дырка приличная… Но ее можно зашить, — сказала она.
— Конечно можно, но эти брюки я взял напрокат… — произнес он довольно сухо: трудно было сдержать поднявшуюся волну раздражения. Все произошло так быстро…
Вскоре они подошли к трамвайной остановке, но такси возле нее не было.
— В такую ночь такси не поймаешь. Тем более здесь.
Они стояли под зажженным фонарем, и он мог рассмотреть ее не торопясь: светлые волосы и смуглая кожа, четко очерченный рот, немного припухшая нижняя губа; на нежном округлом подбородке — ямочка. Сквозь прорези маски блестели маленькие черные глаза.
— Ой, я даже не посмотрела на гардении и не сказала тебе спасибо.
Она осторожно достала цветок, понюхала и удивленно воскликнула:
— Где ты их сорвал?
— Там, возле дерева.
— Какие же это гардении? Они совсем не пахнут!
Она с недоумением смотрела на неизвестный цветок.
— Ну и ладно. Если не нравятся, брось их.
Он машинально обратился к ней на «ты». Разочарованная и раздраженная, она была особенно хороша. Если бы не ветер, он бы и не вспомнил о порванных брюках; но сквозь дыру проникал холод, и ему стало неуютно.
— На самом деле, я бы даже удивилась, если б это оказались гардении. Какой сейчас месяц? — в ее голосе зазвенели капризные нотки.
— Уже несколько дней как март.
— Ну вот, а гардении зацветают на Сан-Жоан… Ну ничего страшного, брюки только жалко. Интересно, как называются эти цветы?.. — Она опять понюхала букет и сунула его под нос юноше. — Какой знакомый запах! Он тебе ничего не напоминает? Как будто нездоровый, немного похож на бузину… Видишь? Запах я угадала сразу. А может, это бегония?
— У бегонии цветки мельче. То есть я хотел сказать, крупнее. В общем, у гардении цветки другие.
— Может быть, это дикая бегония?