Зато привратник Стысь с уважением отзывался об участке профессора: — Этот участок — целое состояние. Если б у всех такие были, вот разбогатела бы Варшава.
Насмотревшись и наговорившись, Ванда начала прощаться.
— Постойте! — вдруг воскликнула она, заглянув в сумочку. — Совсем позабыла. Я же вам деньги принесла за эти ваши... ягоды. И вот, пожалуйста, зернышки. Ну и голова у меня: позабыла сказать, что все ваши «экземпляры» были очень сладкие. Мы их ели без сахара.
— Да, да. Сильная инсоляция. В этом году сильная инсоляция. А деньги — это успеется. Когда-нибудь, после... — отмахивался он обеими руками.
— Какой вы скучный, пан Клеменс. Я все могу вытерпеть, кроме скучных людей. А из этой дыни, что внутри была зеленая, несколько зернышек взял один наш знакомый. Тоже заядлый огородник.
— Ах, пожалуйста, пожалуйста. Почему же так мало? Я же именно для огородников... Даже не только варшавянам высылаю. Скажите мне адрес, я ему пошлю семена всех сортов. А может, еще кому-нибудь?
6
В октябре — это была уже третья осень, как Логойский хозяйствовал на участке Мельчарковой, — разнеслась весть, что устраивают выставку продукции всех варшавских участков. Логойский был этим чрезвычайно увлечен, и разумеется, на свойственный ему манер: его чаще видели не на собственном, а на чужих участках. В доме он тем временем крепко сдружился с «комбайном» Гвоздеком, «золотые руки» которого должны были помочь ему в сооружении инструмента для прессовки земляных горшочков. При этих обстоятельствах Логойский почти не обратил внимания на другое известие, которое также «разнеслось» и было принято близко к сердцу обитателями дома. Дело в том, что начали поговаривать, будто бы «общественные тройки» будут снова ходить по квартирам и проверять степень их «уплотненности». Обсуждали, у кого какую комнату отберут или кому в комнату кого-нибудь вселят. Пессимисты зловеще предсказывали, что уж теперь-то наверняка выселят из Варшавы всех, у кого нет постоянной работы, и уж кого-кого, а Логойского наверняка выставят из его жилища.
В домовом комитете многие почесывали в затылке. Ах, этот Логойский. Вот уж такой объект на территории корпуса, что нипочем не разберешься, как с ним поступить. Человек не работает. Правда, он трудится на участке, и не только на этом, вроде как бы своем. С тех пор как он им пользуется, много помогает другим огородникам, неизвестно откуда это у него, но знает толк в садоводстве и огородничестве. И никто не видал, чтобы он когда-нибудь бездельничал. Только ведь все это не внесешь «в рубрику», как требуется по форме. А эта его метрика! Говорят, что юридический документ, подтверждающий его рождение, утерян, и до сих пор он так и живет по временному удостоверению. Собственно говоря, официально человек как бы вовсе не существует.
Однако убогое жилище Логойского оказалось его союзником даже против квартирных властей. Выселить-то не трудно, но помещение пустовать не может. А кого туда поместить? Дать такую квартиру какому-нибудь трудящемуся? Это не годится. Надо, конечно, некоторое время мириться с тем, что многие варшавяне еще мучаются в скверных квартирах. Но из скверной можно переселить только в лучшую, в новые корпуса, а не в такую дыру, как эта. Сырая, протекает, темная, да еще и без уборной. Надо бы вообще ликвидировать это отвратительное, компрометирующее строение. Но с этим придется повременить. В плане, конечно, предусмотрено, но не на этот год. К тому же, кроме этого чудака, в лачуге живет еще семья почтальона — в двух не таких уж скверных комнатах, лучше чем эта конура — у Логойского.
Из других соображений проявил интерес к делу Логойского самый молодой член домового комитета, двадцатипятилетний рабочий с «Урсуса», бдительный по своему характеру человек. Он редко бывал в доме и мало знал Логойского.
— Да кто он все-таки такой? — спрашивал он. — Может, какой вредитель? Классово чуждый элемент?
— Да бросьте, какой там элемент, — отвечали те, кто был настроен помягче. — Человек он порядочный, предупредительный, тихий, ни с кем не скандалит, еще пособит всякому, услужит чем только может. Черт его знает, конечно. Но как он там, к дьяволу, будет вредить? Ни с каким крупным производством не связан. Болтает мало, спрашивает еще меньше. А документы эти... с каждым может быть после такой войны.
— Где там, чего там, — смеялся, блестя своими светлыми глазами, столяр Стройный. — Если бы это был какой-нибудь подозрительный тип, бумаги у него были б как стеклышко и не жил бы в такой бедности. Только человек с чистой совестью ходит себе как пташка. Да чего там, я головой за него ручаюсь.