Ванда Осецкая была встревожена, когда узнала, что к Логойскому привязалась милиция. Это огорчило ее не только из-за самого Логойского, но и так, вообще. Она много перенесла в жизни и не любила огорчений. Вдобавок ей вспомнилось, что торжественно пообещала Логойскому побывать на этой огороднической выставке, а времени на это не хватило. И сейчас его не хватило, чтобы немедленно зайти к «пану Клеменсу». Она навестила его только через несколько дней; начала с того, что ей хотелось бы пойти на выставку, узнала, что выставка уже закрыта, и тогда спросила, что было в тот раз, с милицией. Когда Логойский рассказал, с какой целью милиционер нанес ему визит, она с облегчением вздохнула и разразилась смехом:
— Не-ет, знаете, вот это анекдот! Весь дом болтает, что вас выставят из Варшавы, что вас хотят арестовать, а тут милиция просит вас провести беседу, и о чем? Об этой вашей...
— Горшечной машине. Кстати, пожалуй, не только о машине. Но извините! Не всегда все так хорошо кончается.
— Конечно не всегда...
И несколько минут они беседовали о промахах, недостатках, ошибках, иногда весьма печальных, о магических словах «забота о человеке», которые так часто забываются в конкретных житейских случаях. Повздыхали, и Ванда, как всегда, со смехом подвела итог:
— Ну, что же... Перемелется — мука будет.
Но Логойский на это серьезно ответил:
— По-моему, такие люди, как вы, должны бороться. В любом деле, если что не так. Если бы вы... — он внезапно осекся и нервно спросил: — Который час?
Узнав, который час, он вскочил, поискал свою шапчонку (день был дьявольски холодный), натянул ее на уши и прогудел:
— Прошу прощения! У меня кое-какие дела в правлении. Через полчаса контора закрывается.
7
Оставшись один, Логойский потер руки, повертелся, вышел на улицу, замешкавшись посреди мостовой, отскочил от грузовика, из кабины которого вслед ему донесся крик:
— Что вам, папаша, жить надоело? — и что-то еще, чего Логойский не понял. Он остановился у поля, осмотрелся, покачал головой и решительным шагом направился прямо к конторе правления, около которой толпилась кучка огородников.
Наутро дом был ошеломлен вестью, что Клеменс Логойский получил премию. Приятно пораженная, Ванда Осецкая, перехватив его в воротах, допытывалась:
— Не-ет, правда? И какую же премию вы получили?
— Да, присудили. ИОТ’е.
— За участок?
— А-га! — выкрикнул на свой манер Логойский и уже обычным голосом закончил: — Ничего особенного. Организован кружок опытников.
— Как это «организован»? Вы организовали?
— Ну, вроде как я. И еще придумано такое приспособление...
— «Придумано»! Вы придумали?
— Ну, вроде как я. Тоже ничего выдающегося. Да я уже вам говорил. Земляные горшочки... На больших предприятиях это делают механическим способом, в других странах — даже конвейерным методом. А моя модель приспособлена для индивидуальных огородов. Просто и дешево. Каждый может ее приобрести. При известной сноровке дает сто горшочков в час. «На данном этапе строительства социализма», — Логойский улыбнулся своей шаловливо-тревожной улыбкой, — для участков этого хватит. А еще я применил несколько иную, более экономичную смесь. Изобретение не новое. И тоже польское. Вместо навоза — торф с глиной.
К ним подошла Стысёва. Ее лицо выражало самые разнообразные чувства.
— Наш участок самый красивый, ну, да я в премии не нуждаюсь. А что дали такому, как вы, — это они хорошо сделали. Только бы не потратили вы эти деньги на какие-нибудь глупости, — предостерегла она. — Купили бы себе что-нибудь приличное из барахла.
Шедшая мимо них Ромця Захваткова остановилась и тоже вступила в разговор:
— Зубы себе сделайте, — посоветовала она, улыбаясь своим красивым, хоть и щербатым ртом. — Только где уж вам думать о таких вещах. Если у частника, так и премии, наверно, не хватит. Вот была бы у вас страхкасса, которую вы так хвалите...
— Будет, — неожиданно сообщил Логойский. — Я нашел работу.
— Не-ет, в самом деле? — заинтересовалась Ванда Осецкая.
Оказалось, что Логойского действительно взял на работу не кто иной, как сам профессор Вэнжик. Он писал капитальный медицинский труд, и ему была нужна «интеллигентная машинистка». Кроме того, был нужен кто-нибудь, чтобы улаживать множество всяких дел в городе. Занимавшийся этим делом до сих пор сотрудник, с помощью профессора выучившись на санитара, поступил в органы здравоохранения.
— Буду под старость машинисткой, — улыбнулся Логойский, и это была иная, необычная для него широкая, светлая улыбка человека, которому повезло. — Ну, что ж: у известного ученого. Не зазорно. Не зазорно. Так называемые полставки. Все предусмотрено. Профессор уже подписал заявление в страхкассу. А вы, — обратился он к Ванде, — смеялись над моей машинкой. Вот и пригодилась.