— Я уж побегу, — объявляет она. — Дома ничего не сделано, не прибрано. Утречком приду.
Малгожата провожает сестру в сенцы, вместе с ней выходит в вечернюю тьму.
— Поля, — спрашивает она робко, — почему ты ничего не говорила об этом кооперативе? Почему вы с Янеком не запишетесь?
— Ах, не приставай ко мне хоть ты, — говорит Поля с неожиданным раздражением. — Зови ребят.
Щепан уезжает с Гжегожем и Агнешкой. Анеля с дочкой отправляется ночевать к Лукашам, Леокадия провожает их. Бабушка Яснота и Гондек с младенцем нашли приют у ближайших соседей, Попёлков. Их усадьба прилегает к садику Яснотов, хотя дворы в Павловицах разбросаны далеко друг от друга; деревня выросла в более позднее время на месте распадавшихся шляхетских владений.
Кубу, другого племянника с женой и брата Юзефа Щепан поместил в собственной риге. К ночи потеплело, сена достаточно, можно и постель постелить; гостям будет неплохо, да и сам Щепан тоже будет ночевать в риге. С Яцеком Богусским заранее уговорились, что у него будет ночевать Михал. Думали, что Михал приедет с женой, женщиной слабого здоровья, да и вообще хотелось предоставить им, как людям, издавна привыкшим к городским удобствам, квартиру получше, а дом Яцека Богусского считается роскошным.
— Зузя, поди проводи дядю! — наказывает Малгожата.
— Да что я, сам не дойду? Неужто девушкам меня провожать?
— Не годится свадебному гостю одному уходить. Ступай, Зузя, да зайди по дороге к Зоське, может, одолжит нам посуды для сахара. Сахарниц у нас маловато.
2
Дядя Михал и Зузя вышли в ночной мрак. Ветер утих. На небе, еще затянутом тучами, кое-где поблескивают звезды, а на земле кромешная тьма; лишь привыкнув, глаза начинают различать в зыбком ночном мраке красноватые огоньки домов. Дядя Михал и Зузя бредут по мягкой, сыпучей земле.
— Значит, не наискосок пойдем, не межами? — спрашивает Михал, вспомнив прежние тропинки к дому старой Добжинской. — Прямо?
— Дорогой лучше, — объясняет Зузя твердым хрипловатым голосом. — Дорога ведь новая.
— Да, раньше здесь дороги не было, — подтверждает Михал.
— В этом году проложили. От варшавского шоссе прямо к кооперативу, а от кооператива к груецкому тракту. Вы по этой дороге ехали от Ольшувки. Она вымощена до гмины[35], а здесь еще только собираемся мостить.
— Ага, вот видишь, Зузя, новая дорога, — задумчиво говорит Михал и, не дождавшись ответа, спрашивает: — Ты, верно, рада, что идешь замуж?
— А как же! Не была бы рада, так не шла бы.
— Ты еще совсем молоденькая, ребенок. Другие в твои годы обучаются разным профессиям. Едут в города учиться.
Зузя, помолчав, отвечает:
— Кому-нибудь и в деревне жить надо.
— Это верно. Но ведь и в деревне все больше и больше нужна наука.
— Теперь и после замужества учатся, коли есть нужда.
— Верно. Ну ладно, а приезжает ли к вам сюда кто-нибудь? Кино приезжает? Клуб у вас есть?
— Нет, кино не приезжает. В гмину как-то один раз приезжало. Клуб есть. В помещичьей усадьбе.
— Ходите туда? Устраивают там что-нибудь?
— Когда танцы, ходим.
Михал раздумывает, о чем бы еще спросить, как вдруг на них надвигается тень еще более черная, чем тени ночи. Оказывается, это молодой Яцек Богусский, сын Лукаша. Он только что вернулся из местечка, куда возил на продажу фрукты. Яцек — парень оборотистый, укрепляет свое хозяйство, арендуя сады. Сейчас он идет к тетке Малгожате помочь в предсвадебных хлопотах. Яцек говорит, что жена его Марыся ждет гостей и рассчитывала даже на нескольких человек. Яцек торопится, и, обменявшись несколькими словами, они расходятся в разные стороны.
Но не успевают дядя Михал и Зузя сделать сотню шагов, как новая тень в ночном мраке окликает Зузю. Это женщина; сдавленным голосом она спрашивает:
— Зузка, ты? Ты никого не встречала? Ничего не видала?
— Ничего не видала. Яцек тут проходил, мой двоюродный брат, мы только что его встретили. А что такое?
— Нет, это раньше, — бормочет незнакомый Михалу женский голос. — Я уж давно тут хожу, остановилась на минутку, а мимо пробегает какой-то мужчина. Бежит как сумасшедший и стонет. Стонет и кричит: «О боже, о боже!» Кто бы это мог быть? Что с ним случилось?
— Мы ничего не видели. Может, пьяный? А может, тебе померещилось? — неуверенно говорит Зузя.
— Господи Иисусе, — шепчет женщина и исчезает во мраке.
— Кто это? Что у вас здесь творится, почему эта женщина ночью так встревожилась? — спрашивает Михал.