Многие утирали слезы. Никто и не заметил, что отец жениха не присутствовал при церемонии благословения.
Когда пришло время ехать и жених с невестой сели в такси, Зузя вдруг заявила, что сесть-то она села, но без отца к венцу не поедет. И снова стали ждать. Некоторые ворчали: вот, мол, какой легкомысленный человек — такое важное лицо при обряде, а поскакал к автобусу, точно некого было послать вместо него. Другие тем временем размещались на телегах. «А музыка?» — кричал кто-то. — «Ты что, собираешься барабанить в костеле?» — смеялись кругом. — «Музыка остается, только скрипка поедет в костел», — решили наконец. — «Скрипка едет!» — передавали из уст в уста. — «Пан аист, к нам!» — «Ну, скрипачу и влезать на телегу не надо, у него такие длинные ноги, что телега сама под него подъедет», — раздавались шутки. Рыжий скрипач, стараясь не показать, как он рад такому отличию, садится на указанную ему телегу, прижимая к боку футляр со скрипкой, и удивленным желтым глазом поглядывает на свою соседку. Рядом с ним сидит бабушка Яснота, которая, несмотря на свои годы, ни за что не хотела остаться дома. Глаза у нее закрыты, верно, видятся ей нарядные дружки верхами, подруги в лентах, бусах, с золочеными уборами на головах, и она скрипучим голоском выкрикивает:
— Мать, — останавливает ее Катажина Гондек. — Перестаньте петь. Полноте. Не то время, не те люди...
А Малгожата все ждет, уже просто выдержать не может, ни о чем не думает, только о том, как бы Щепан не пропустил прощания с Зузей-девушкой, как бы подоспел хоть в последнюю минуту; должен же он порадоваться, ведь так мало радости видел, бедняга, на своем веку!
Народ тоже ждет, люди скучают, сердятся, слезают с телег, слоняются по дороге, снова усаживаются на телеги, не зная, как ускорить возвращение легкомысленного папаши.
«Идет!» — кричит наконец кто-то. Все застыли в ожидании, слышен только рокот в третий раз запущенного мотора свадебного такси. На дороге из-за небольшого пригорка показалась сперва лошадиная морда, потом, как из-под земли, выскочила телега, вскачь несясь к зрителям.
— Отец! Отец едет! — вырвалось почти из всех уст. Пожалуй, никогда еще отцовству Щепана Ясноты не воздавалась такая честь, хотя он и не знал об этом, потому что не слышал возгласов. Он натянул поводья так, что вздернул коня на дыбы. На подводе он был один: гости, видно, не приехали. Щепана как ветром сдуло с телеги. Расталкивая народ, он бежал к такси и кричал:
— Зузя моя! Доченька моя милая!
Зузя опрометью выскочила из машины и повисла на шее у отца. Больше никто уже ничего не видел, кругом засуетились. «Садиться!» — «Поехали!» — «Такси едет впереди!» — «По порядку!» — слышалось со всех сторон. Наконец свадебный поезд тронулся. Малгожата выбежала из дома с мужниными ботинками — этот сумасшедший помчался к автобусу в опорках. Щепан бросил вожжи кому-то из парней — их к нему насело порядочно — и переобувался уже в пути.
Телег было девять, все семейные; кое-кому пришлось призанять лошадей, так как не пристало ехать к венцу на одной лошади. Только бедняга Щепан не успел припрячь взятую у Попёлков кобылку. Ехали рысью, не отставая от такси, которое двигалось впереди, степенно умеряя ход, чтобы сопровождающим не пришлось мчаться галопом. Доски всех телег были покрашены в желтый, серый или коричневый цвет, колеса были на резиновых шинах, на каждой телеге сбоку дощечка с фамилией владельца и названием деревни, написанными черной краской. Совсем современные телеги, да и дорога была современная, потому что большая ее часть была вымощена. Только ясное небо, простершееся над едущим в молчании свадебным поездом, только земля, пламенеющая октябрьскими красками, были древними, извечными.
4
Деревня Сташувка, как и другие окрестные деревни, раскинулась отдельными хуторами на землях прежних шляхетских владений, лишь кое-где два-три двора теснятся друг к дружке; деревня существует не больше ста лет. Костел, тоже не очень старый, возвышается на пригорке, густо заросшем деревьями, среди сосен, грабов, березок и рябин. На солнце все это ярко пламенеет, но свадебные гости больше заняты тем, как бы пробраться к алтарю. В костеле тихо звучит орган и полно народу, у главного входа и у дверей ризницы тоже толпятся люди, которым не удалось пробраться внутрь.