Девушек увели их кавалеры, и Маринка осталась одна.
Она поднялась с земли, словно после тяжкой болезни, и пошла к дому.
Галичанин догнал ее и спросил:
— Теперь видишь, кто сильнее? Теперь знаешь? Ты, злая девчонка!
Вместо ответа она опустилась на камень у дороги и заплакала. Он настойчиво заходил то с одной, то с другой стороны, но она всякий раз отталкивала его ногой или кулаком. Наконец, он оставил ее в покое и отошел. Сорвал мимоходом лист с куста, а куст громко зашелестел в ночной тиши.
Маринка перестала плакать. Крикнула через минуту:
— Воротись!
Слупецкий вернулся с дороги, подошел. Она встала, потрясенная всем, что произошло, и вдруг бросилась в его объятия, как в пропасть.
Когда оба выбрались из кустов, уже начинало светать. Дом стоял тихо в блеске Млечного Пути, и россыпь звезд еще ярко горела над его крутой крышей.
— Где ты спишь? — спросил Слупецкий.
— Вон за тем окном, — ответила она тихо и неожиданно пожаловалась: — Еще мне зададут из-за этих кур!
— Дай им бог здоровья! — откликнулся он тепло, и оба засмеялись.
Но Маринке не «задали» за кур ни наутро, ни позже. Ведь кур полагалось гнать из цветника. А, кроме того, у этой девушки работа так и кипела в руках. Теперь, во время жатвы, такая работница была просто клад: она успевала и в огороде повозиться, а в страду и думать нельзя было кого-нибудь брать с поля для работы в огороде. Любили господа и песни Маринки.
— По крайней мере веселая, не ходит, как другие, всегда надутая! А когда поет, я спокойна — знаю, что она не ест в саду фруктов, — говорила пани.
— Одно нехорошо — всегда она рабочих-кельчаков задевает. Еще дождется от них такого, что сама не обрадуется. — Пан немного сердился за это на Маринку.
— Девке восемнадцатый год — и ни на грош рассудительности! Доиграется еще!
Но по здравом размышлении оба — и пан и пани — решили согласно:
— Лучше, что задирает их, чем если бы бегала за ними и блудила, как другие. Достаточно и без того в усадьбе этих непрошенных младенцев — постоянно рождаются, умирают, а потом дают повод к страхам и рассказам о привидениях.
Следующее недоразумение с батраками произошло уже не по вине Маринки. Галичане пришли с жалобой, что в помещение, где они ночуют, доходит из курятника ужасный смрад.
Пришлось пани идти осматривать курятник, находившийся на другом конце двора.
В сенцах пани оступилась, наткнувшись на что-то в темноте, и шире распахнула дверь, чтобы увидеть, что там такое. Из-за крутых ступенек, которые вели на чердак, выглядывал сенник.
— Зачем тут сенник?
Птичница поспешно и громко сказала, входя в пустой курятник:
— Убирать-то убираем, да в такую жару всегда будет пахнуть в курятнике.
Пани повторила:
— Что это тут лежит?
Баба все медлила с ответом. Наконец, неохотно отозвалась:
— Да тут этот Янек...
— Какой Янек?
— Да тот... как его... Слупецкий... Спит тут с Маринкой вашей.
Пани, замолчав, поспешно поднялась в курятник. Там, осматривая загаженный глиняный пол, она подняла крик, что все запущено и утопает в грязи.
— За всем надо каждый день смотреть самой, иначе никто ничего не делает! — сердилась она.
Потом, задыхаясь от ужасной вони, спросила с удивлением:
— А этому... Слупецкому тут не воняет?
— Ему не воняет, — подтвердила старуха с брезгливой завистью и, довольная переменой темы, добавила:
— Как сойдутся тут ночью, как обнимутся — обо всем на свете забывают.
Час спустя после этого важного и поразительного сообщения Маринка спросила у пани, можно ли ей отлучиться в обед. Юлька — нянька — вместо нее будет подавать и все сделает, а она поможет батрацкой стряпухе отнести обед жнецам в поле. Кельчаки работают сегодня так далеко, что не могут прийти в усадьбу обедать.
Маринка уже не раз обращалась к пани с такой просьбой и всегда получала разрешение: невозможно было отказать никому, кто хотел послужить такому важному делу, как жатва.
Но на этот раз у пани возникли сомнения, насколько полезны услуги Маринки и носит ли она вообще обед в поле.
Разумеется, она его не носила. Когда пани отпускала ее из дому, она частенько даже и доить не кончала: скотник Дионизий доил за нее, а она бежала в поле, где убирали хлеб. Если она приходила слишком рано, то отгоняла девок и сама подбирала за Слупецким последние колосья. Люди мелькали среди шуршащих снопов, сгибались и разгибались без устали, время от времени пили воду, стоявшую в тени, под грушей. Когда наступал полдень, Маринка смотрела, как Слупецкий ел свой обед, а потом оба уходили куда-нибудь, подальше от людей.