Решили ехать в Келецкое и там обвенчаться, а потом эмигрировать в Пруссию или куда-нибудь в другое место.
— Ну и пусть выгоняют, пусть даже все отнимут и жить тут не дадут, — что ж они больше могут сделать? Дороги-то в свет не закроют нам? У человека его самого отобрать ведь нельзя?! Этого не отберут! — горячилась Маринка.
— Хуже бывает, когда заберут человека в армию и гонят на Кавказ или бог весть куда. Так и то ничего ему не делается! Человек из всякой беды выпутаться может, — поддерживал ее Слупецкий, полный отваги.
Но отвага их оказалась пока ненужной, так как дело скоро уладилось. В избу Кузняковых, куда уже окончательно переселился Слупецкий, пришел приказчик и сухо спросил, хотят ли они с Маринкой идти на работу. Гнев барина сменился милостью, подобно тому как презрительная враждебность Маринки к Слупецкому преобразилась в любовь.
Они, разумеется, пошли в поле. По дороге Маринка уже снова распевала. Несколько раз начинала любимую песню Яна, которой он всегда выманивал ее из дому:
Через неделю жатва окончилась, и начались разговоры о свадьбе. Слупецкий собирался к себе домой дней на десять: нужно было получить разрешение родителей, так как он был еще несовершеннолетний.
Помещик охотно согласился отпустить его на время: в усадьбе и так уж было немало соблазненных девушек, и пан желал устроить эту свадьбу.
Оставшись одна, Маринка ходила работать на гумно и с утра до ночи пела:
На гумне гудела машина, шуршала солома, стояла вокруг серая пыль. Снопы как бы отламывались от желтой глыбы пшеницы, а машина поглощала их, вываливая мякину за пределы овина и выплевывая из трех пастей струи зерна.
В ритмичном шуме тонули голоса людей. И неустанного пения Маринки не слыхал никто, кроме нее самой. Ступая по грудам зерна, она думала: «Может быть, он уже приехал...»
Но Слупецкий не возвращался. Прошло десять дней, прошло и двадцать. Чем больше проходило дней, тем чаще стали люди заговаривать с Маринкой. Соболезнующе вздыхали, говоря, что этот Слупецкий, видно, уже не вернется и Маринка не первая страдает от того, что не сумела себя соблюсти. А Ендрек Грабовский, которому она когда-то отказала, сказал ей, что, если у нее будет ребенок, ей остается одно — идти в город и наняться кормилицей к еврейским детям, потому что здесь ее, конечно, никто замуж не возьмет, пусть на это не надеется. И не потому, что она потеряла невинность, а потому, что пренебрегла здешними парнями ради этого приблудного из Галиции, ради батрака голоштанного. На это Маринка возразила, что все они для нее — ничто и что она предпочла бы потерять невинность с другим на куче навоза или на голых досках, чем с ним, Ендреком, на бархатах и шелках и после венца.
Утешившись в своей тоске этой отповедью, она продолжала терпеливо ожидать Яна, выходя по вечерам к часовенке у дороги. Постепенно и другие стали выходить.
— Зачем это люди сидят там у часовни? — спрашивала пани сторожа, возвращаясь с гостями с вечерней прогулки.
— Да все ходят смотреть, не едет ли тот... как его... Слупецкий.
А он не ехал. Уже и хмель собрали, выкопали картофель и свеклу, и наступил день отъезда пришлых батраков. Услышав веселые возгласы, с которыми «бандосы» садились на телеги, заплакала Маринка. Ей казалось, что с их отъездом рвется последняя нитка, связывающая ее с Яном. Пропала последняя надежда на его возвращение.
Но через неделю он приехал, измученный дорогой и что-то невеселый. Маринка сначала ничего не заметила. Весь тот день она напевала:
Нарвала калины и воткнула в волосы. Когда же он и этого не заметил, перестала петь и спросила, отчего он такой. Может, ему тоскливо одному, без своих, на чужой стороне?
— Нет.
— Так что же с тобой?
Он ответил, что ничего. Но Маринка не отставала. И, помолчав, Слупецкий признался, что там, дома, ему пришлось преодолеть немалые трудности, пока родители дали согласие и покуда он выправил бумаги.
— Но отчего же? — испуганно спросила Маринка.
А оттого, что там ему присмотрели уже невесту: одна дочь у отца, и за нею шесть моргов. Пришлось ему грызться со всеми, да и все равно ничего бы не добился, если бы не ксендз. Ксендз его поддержал, потому что он рассказал про ребенка, которого ждет Маринка.