В Покутицах люди всегда еле перебивались, а теперь, когда господа уезжали за границу, увозя умирающую от чахотки дочь, можно было ожидать, что станет совсем худо. Мужики хорошо знали, что предстоит: дырявые крыши, невыдача месячины, невыплата поденщины.
Управляющий при первой же выплате взял от мужиков квитанции и долго что-то с ними делал у себя на столе. Потом высунулся в окно, посмотрел на небо и вздохнул.
— Денег нету, — объявил он и закрыл окно. Но, так как люди продолжали стоять, он снова открыл его.
— Завтра я получу на сахарном заводе, — утешил он их и вторично захлопнул окно.
Тогда мужики пошли из усадьбы, а по дороге обламывали сухие сучки и растирали их пальцами в порошок.
Через некоторое время они воротились и, когда управляющий вышел к ним, заговорили о выдаче молока за павших коров.
Никто из них особенно не надеялся, что из усадьбы будут выдавать молоко, как полагается, а меньше всех могли рассчитывать на это солдатки, у которых мужья были на войне. На них и так смотрели как на лишнюю обузу в имении.
Но Михал Зёмб через отца постарался, чтобы солдаток не обидели. Люция не просила, не хлопотала, она умела урезывать себя во всем до крайности. А когда ей помогли, она воспрянула духом, как каждый, кто видит, что другие готовы поддержать его.
В это время пришли к старому Зёмбу добрые люди и сказали:
— Михалек твой у Люции себе постель стелет, так не диво, что хлопочет о молоке для Зоськи.
Старик всполошился, потому что, во-первых, хотел женить сына на дочери Шимандеров из Русочина, а во-вторых — они с Владиславом, мужем Люции, были приятели.
— Это пустые сплетни, — объявил он.
Ну, а если правда? Все к этому ведет. Где Михал чаще всего обедает? У Люции. Где постоянно торчит? У нее. Редко его теперь дома увидишь. Кому он всегда ходит помогать по хозяйству? Не Ямрозикам же! С кем сидит по вечерам, когда темнота сближает людей?
Чтобы убедить старика, ему раз показали, как Михал несет солому с их двора к дому Люции.
— Вот велела ему принести соломы для постели, — говорили те, кто слышал это.
Михал шел, неся на голове золотистый сноп, а светлые соломины, выбиваясь, тащились за ним по земле.
Двор был уже в тени. Солнце освещало только узкую полосу между амбарами. Ноша Михала жгла ему голову, шуршала в такт шагам. И от нагретой соломы и от взгляда Люции, смотревшей, как он шел, веяло чем-то теплым и радостным.
Когда они разостлали на соломе холст, им и в самом деле захотелось спать вместе на этом ложе. Но сделали они это в первый раз, а люди уж давно о них сплетничали.
Михал, когда шел, ступал уверенно и неторопливо, и это нравилось Люции. Кроме того, молодой ее любовник был молчалив, как и она, так что у них ни разу не дошло до разговора о том, что они сделали. Они обменивались простыми, необходимыми словами насчет ежедневной работы или отдыха — и только.
Хлопоча в доме, из которого Михалу не хотелось бы никогда уходить, или во дворе, они говорили друг другу негромко:
— Идешь?
— Пришла? Пойдем, наносим дровец.
— Михась, ступай погляди, не бродит ли капуста?
— Сейчас погляжу. Присядь сюда, Люцыся, посиди возле своего хлопца! Хорошо тебе?
И больше ничего. Но Люции ничего больше и не надо было. Она снова жила тем, чем ее научил жить Владислав.
Михал был добр, заботился о ней, по ночам она засыпала, истомленная его сильными объятиями. Она думала, что эту радость мог давать ей только Владислав, но оказалось, что с другим тоже можно жить мирно и счастливо.
Разумеется, она сознавала, что совершает грех. Но всякий раз, как глянет на огромного и добродушного Михала, она откладывала исповедь и покаяние на неопределенное будущее.
Между тем это будущее по другой причине начало внушать ей тревогу.
Старый Зёмб делал вид, что ничему не верит, однако развил усиленную деятельность. Видели, как он ходил за чем-то в Русочино и в Русочинский поселок. После этого свадьба Михала с дочкой овчара из Русочина стала делом решенным и близким, а Михал не мог противиться, потому что он знал свой долг перед родителями и перед жизнью.
Родные Люции тоже не дремали. Они действовали тайно, окольным путем.
В это время люди в Покутицах копали картошку. Все уже оделось в седую паутину инея, наступили ранние морозы, бесснежные и злые. Мужики не могли упросить приказчика, чтобы их отпустили вовремя выкопать свой картофель, — и приходилось делать это теперь, после первых заморозков. Убирали картошку в ямы торопливо и в тревоге — и, видно, что-то не так сделали, плохо укрыли: картофель весь померз.