И мы чувствовали, как он окружает нас, искушает, манит. Как в глубине улиц, точно в сверкающих огнями черных сотах, таится что-то, о чем мы так долго тосковали, что-то, что и страшно и опасно и желанно — наше будущее.
Из сборника «Мартин Позера»
Покорение сердец[5]
Было это в деревне, в большой усадьбе, зимой. Да, и даже, насколько я припоминаю, в самый Новый год.
Дети играли в зале возле елки, но игры у них не ладились, и они вздыхали, потому что их нянька, большая, кроткая Эльжбета, уходила. Эльжбета была вдовой, но вот теперь она опять выходила замуж, и завтра уже ее не будет. К детям должна была прийти новая нянька, дочь батрака с фольварка, Юлька Качмарек. Новой няньки они совсем не хотели.
— Уж мы ей такое сделаем, что она сразу уйдет, — говорили они, ожесточась от тоски.
А в это время Юлька уже брела по сугробам к незнакомой усадьбе. Она не пошла по дороге. Сначала она пролезла в сад через дыру в живой изгороди из крыжовника, затем пошла тропкой в занесенном снегом малиннике и наконец добрела до кухни.
Дверь из кухни в комнату тотчас приоткрылась.
— Пришла, — сказали детям и Эльжбете.
Дети сразу же забились в угол и, рассевшись на полу, разложили громадную книгу с картинками.
Только младший братец, Тадзик, продолжал играть в лошадки, так как то, что должно было произойти, не укладывалось в его голове.
Тадзик ходил по комнате, ухватившись за подол Эльжбеты. Он не верил, что его Эльжбета могла уйти ради каких-то своих дел и никогда больше не вернуться. Разве не была она его лошадкой? Могучий конь этот величаво выступал, а кучер, едва доходивший ему головой до колен, трусил рысцой за своим громадным конем.
Вдобавок ко всему лошадь преспокойно распевала старую коляду:
Так что бедный кучер должен был ржать за нее. Ржать и бить копытом, потому что и этого лошадь никак не хотела делать. Именно в ту минуту, когда Тадзик, дергая юбку-вожжи, громко ржал за свою лошадь, вошла Юлька.
Дети увидели девочку, которой было, так им говорили, пятнадцать лет. Но ей нельзя было дать столько. Она была совсем маленькая и глупо-преглупо улыбалась.
— Чулки-то у нее зеленые, а на ногах коты, — сказала угрюмо Ганя.
Дети смотрели с неприязненным любопытством.
— Коты можешь снять, платок тоже. Здесь тепло, — посоветовала Юльке Эльжбета и приостановилась, несмотря на то, что кучер кричал: «Н-но!»
— Подожди, детонька, не видишь, что пришла новая няня? — успокаивала кучера лошадка.
Но тот требовал, размахивая белым кнутиком:
— Ты не говори со мной! Кричи и-го-го!
Юлька положила платок на стул, сунула под него коты, а после минутного раздумья сдернула чулки и быстро засунула их в коты.
Она не была уверена, мокрый ли пол. Так он блестел.
Потом новая нянька, осторожно ступая, подошла к Эльжбете и поцеловала ей руку. Возвращаясь, она приподняла ногу и оглядела ее с подошвы. Нет — сухо. Она нагнулась, желая понять, отчего пол так блестит. Поднимая голову, Юлька вдруг обратила внимание на окна. Из них видно было не по кусочку, как у них в халупе, а сразу все вокруг. Деревья видать снизу доверху, от земли до самого неба.
Юлька охотно побежала бы домой рассказать, какие здесь большие окна и как блестит пол.
Но она вовремя вспомнила, что нанята к детям. Поэтому она подошла и, приветливо улыбнувшись, присела вместе с ними над большой книгой с картинками.
Когда она подсела, дети сразу же отбежали к печке и зашептались.
Юлька мужественно сидела одна и глядела в книжку, пока не подошел Чесь и не отобрал книжку.
Тогда она вздохнула и стала рассматривать игрушечное ружье. В угрюмом молчании дети вырвали у нее из рук и ружье.
Напуганная, она села в уголок и не знала, что делать дальше.
Увидев это, Эльжбета прекратила свое хожденье по комнате и сказала с упреком:
— Дети, играйте с Юлькой. Это ваша новая нянька, — и, обернувшись к погонявшему кучеру, добавила:
— Ну, Тадзик, пошли к Юльке, — и хотела отцепить его от подола.
Но тот в ответ заорал, а дети, вооружившись саблями и куклами, отвечали из своего угла:
— Мы не хотим играть с этой Юлькой! Она не такая, как ты, она противная.
Услышав это, Юлька залилась слезами.
— Ох, уж эти дети! Не слушай их. Ну, ну, не плачь, — гладя ее по голове, утешала Эльжбета.