— Хватит, — негромко сказала Изабель.
Хальфсен отвернулся. Турсы, поворчав, вернулись к работе.
Голова ужасно гудела после ее удара, перед глазами плясали белые мухи. Первым порывом было вскочить и броситься на нее, но Жон понимал: это глупо. Поэтому он сказал напряженной Изабель:
— Вы бы лучше их в наручники заковали, как его, — он кивнул на Хальфсена. — А то вдруг взбунтуются. Немудрено, с такими‑то хозяевами.
— Я бы заковала, — сказала Изабель.
— А кто вам мешает?
— Им руки натрет, — пояснила она. — Будет больно.
— Вы знаете, что такое боль? — с сарказмом спросил Жон.
— Помню, — серьезно ответила она.
Жон молчал.
Ему было стыдно.
Изабель постояла немного, ожидая продолжения разговора, а затем повернулась и пошла обратно к рабочим. Ее металлические стопы оставляли в снегу квадратные следы.
— Теперь я верю, что это женщина, — прогудел Хальфсен.
— Это еще почему?
— Только женщина может переживать боль врага, как свою, и спокойно признаваться в этой слабости, — сказал великан. — Мужчину бы такое опозорило.
Жон попытался рассмеяться, но не смог.
Вместо этого он поднял синтезатор и оттер его от налипшего снега.
Десантники обедали в замковой столовой. Для них турсы выдолбили из железного дерева маленькие столы и скамьи, довольно удобные, если приноровиться. Раньше турсы не боялись пришельцев, считая их слабосильными. Время показало, что они ошибались.
Играла рок–музыка. Десантники стучали ложками по столу.
Изабель сидела во главе стола. Краснолицая повариха накладывала ей жирнейший суп из лосиного мяса — любимое блюдо турсов. Изабель ела, а турсенка говорила ей что‑то, то ли нахваливала аппетит, то ли восхищалась ее бойцовскими качествами.
Жон смотрел на нее из‑за угла. Он думал.
— И ты ей поверил? — спросил Шейд, когда Жон рассказал ему про разговор во дворе. — Она классно дерется, но с мозгами у нее непорядок. Они ведь не помнят, кем были раньше. И боль они тоже помнить не могут. Эмпатию им на корню режут — чтобы не возникали, когда приказы выполнять надо.
Шейд плюхнулся в кресло и пододвинул к себе бокал с вином.
Он был пьян.
— Поехали на охоту? — предложил он. — С нами Хрим будет. Епископ тоже.
— А тебя не вывернет по пути? — спросил Жон.
— Ха! Меня? — Шейд икнул. — Два пальца в рот, и проблема решена. Эх! Поверить не могу, что эта проклятая война закончится. Как же меня всё достало. Я из‑за «Хэй Индастриз» уже пять лет здесь торчу, на слабоумной женился ради них… А отдачи‑то никакой! — он с ненавистью посмотрел на бокал. — Скорей бы расселить этих тупых великанов по резервациям и забыться во сне. Как в квартирку свою вернусь — спать буду целыми сутками. Эх…
— Я думал, тебе нравится быть их королем, — произнес Жон.
— Нет, Джонатан! Ошибся ты. Просто, — Шейд сжал виски пальцами, — просто среда, она влияет на меня, понимаешь? Иногда я просыпаюсь и не могу понять — а существует ли Земля? Был ли я там когда‑либо? Может, что она мне приснилась, а так я всегда был турсом и лордом над турсами…
— Ассимиляция, — бесстрастно произнес Жон.
— Да, она самая, — с готовностью согласился Шейд.
Пока они собирались на охоту, Шейд заглянул в покои Жона и сказал чуть заплетавшимся языком:
— А с Изабель ты это… не мути. Дурость все это. Сексом с ней все равно не заняться, внутри они пустые, выскобленные… Да и размер…
Жон был поражен.
— Как тебе такое пришло в голову?
— Да мало ли что, — смутился Шейд. — Они, кстати, сейчас тоже на охоту едут. Только вот на другую, хах.
— Ты о чем?
— Да о Лодде, — невнятно произнес Шейд, и ушел прежде, чем Жон начал задавать вопросы.
Здешние животные напоминали земных. Только больше. Фауна ледникого периода, подумал Жон.
Спереди охотники загоняли гигантского медведя. Они кричали, вопили, и их крики плыли сквозь темный морозный лес. Жон, Шейд и епископ Октава ехали на земных гексаподах, а король Хрим — на рогатом турсенском жеребце. Жон сжимал игольник, думая, что давно уже не использовал земное оружие.
— Появился! — закричал Шейд, раскрасневший от мороза.
Загонщик подал ему игольник.
Шейд выстрелил, не целясь. Промахнулся. Азартно выругавшись, Шейд направил свой гексапод вперед. Отпустив поводья, он прицелился, выстрелил — и в этот раз попал, судя по раздавшемуся вдалеке глухому вскрику.