Но он сдержался.
— Хочешь, кое‑что покажу? — спросила Агния.
— Да, — с трудом ответил он.
Агния, повозившись немного, достала из‑под кровати плоский ящик и поставила его перед Мстиславом.
— Что это?
— Сейчас.
Ящик приоткрылся. Из него полилась музыка — сначала тихая, затем все громче и громче. Она была робкая, нежная, и от нее сладостно щемило сердце. Мстислав ощутил, как глаза его наполняются слезами.
— Что это? — спросил он, пораженный до глубины души.
— Греческая шкатулка, — ответила Агния. — Греческая песня...
Она прижалась к плечу Мстислава и замерла так.
Он не стал ее прогонять, не стал бить. Он просто сидел, завороженный музыкой, и молчал, ощущая, как по телу разливается блаженное тепло.
"Почему так? Почему греки, создавшие столько мерзостных вещей, могут создавать и такое, от чего хочется жить сильнее и слаще? — Мстислав недоумевал. — Я не понимаю. Не понимаю..."
Робко, словно мальчишка, он коснулся плеча Агнии и прижал ее к себе.
Часа через три Мстислава Волынского вызвали к митрополиту. Он оделся, молча кивнул Агнии и вышел. На пороге его ждал Святополк.
— Князь, думаю вам показать кое‑что. Пойдемте, — он махнул рукой.
Все хорошее настроение улетучилось. Мстислав посмотрел на пистолет, висевший у Святополка на поясе. Выхватить, выстрелить мерзавцу в затылок... Нет. Он вспомнил о железном псе — и решил, что сейчас рисковать никак не стоит.
Он сел в сани вслед за Святополком.
За ужином Мстислав чувствовал себя неуютно. От блюд, выстроившихся перед ним, исходил манящий запах; но Мстислав не хотел есть. Он смотрел на митрополита и пытался придумать хотя бы одну причину, чтобы уйти отсюда без ссор и скандалов.
Он ненавидел митрополита так сильно, что от гнева сжимался желудок.
— В детстве, — сказал митрополит Илларион, — я прочитал одну книгу. В ней говорилось, что помогать слабым и убогим — недостойно, что это бесполезно, что в этом нет толку. Это вызвало у меня протест. Уже в те годы я знал, что автор говорит неправду. И я вырос с одной-единственной мечтой: помогать людям.
Он пожал плечами.
— Как думаете, моя мечта сбылась?
Глядя в его блеклые глаза, Мстислав ответил:
— Для вас, может, и сбылась.
— Русь — это только начало, — сказал митрополит. — Нам нужна нефть Кавказа. Каспийская соль. Много чего еще. Наша цивилизация развивается, и ей нужны ресурсы.
— Мое княжество станет частью цивилизации?
— Да.
Мстислав посмотрел на диковинный инструмент, которым митрополит ел брюкву. Трезубец.
— Вы пришли с небес, — сказал он с горечью.
— Нет, что за глупости, — рассмеялся митрополит. — Родом мы отсюда, их этих же мест. Только времена разные. Вот и все.
— А если ваша лестница... по которой вы все время спускаетесь, — медленно произнес Мстислав, — что, если она рухнет?
— Меня это огорчит, — сказал митрополит. — Но не сильно.
Он обглодал баранью лопатку.
— Однажды мы и сами ее уничтожим, когда придет время, — добавил он. — Наша задача, в сущности, выполнена. Эта земля уже никогда не станет прежней.
— Можно, я уйду? — спросил Мстислав.
— Как хотите, — митрополит вытер губы куском ткани.
В дверях Мстислав столкнулся с сутулым человеком в богатых одеждах.
— Изяслав... — пробормотал он, удивленный.
— Пришел с тобой встретиться, — зашептал великий князь Киевский. — Давно тебя не видел. Давно, очень. Как же ты... как же ты изменился. Давно тебя не видел.
Он говорил быстро и сбивчиво, а руки у него тряслись, как у древнего старика.
— Князь! — позвал Илларион.
Изяслав взвизгнул и убрался обратно за дверь.
— Что это с ним? — пораженный, спросил Мстислав.
— Моя ошибка, — вздохнул митрополит.
Он встал, поправив мантию, и подошел к Мстиславу.
— Отдайте ему, — митрополит вытащил нечто вроде рассыпчатого белого камня. — Бедняга в последнее время совсем сдал.
— Что это?
— Дурман-камень. Мы привезли его с собой.
Мстислав все понял.
Он взял камень из рук митрополита.
— Вы кормите этой дрянью князя?
— Приходится. Да он и сам не против.
И митрополит снова вздохнул.
Изяслава Давыдовича, князя Киевского, Мстислав нашел под лестницей. Тот выл, прижимая к себе меч, и мелко дрожал, будто от холода.
— Возьми, — сказал Мстислав, раскрывая ладонь.
— Убери, — простонал князь.
— Хорошо.
Но едва Мстислав сомкнул пальцы, Изяслав жалко заскулил и бухнулся на колени:
— Отдай, прошу!
Мстислав скормил ему дурман-камень с руки. Изяслав жадно все съел, а потом и облизал пальцы. Мстислав чувствовал одновременно жалость и отвращение. Он сражался некогда с Изяславом за власть над Киевом и проиграл; а теперь — кормит победителя, словно пастух блохастого пса.