— Вы должны уйти! — закричала Цубаки.
Остатки слов повисли в воздухе, и воцарилось тяжелое молчание.
Никто не знал, что сказать дальше.
— Ладно, — сказал Санширо. — Не расстраивайся. Уйдем ночью, Аяме–сан.
Аяме поспешно кивнула. Цубаки молчала.
Санширо положил себе на колени приемник и включил кнопку.
— А пока — послушаем музыку, что ли.
Цубаки сидела в большой ржавой ванне и мыла голову. Ее охватило некое меланхоличное отчаяние. Она вспомнила случай из детства. Как‑то раз она притащила с прогулки котенка, маленького и пушистого. Мастер Шиппей позволил оставить его, только с одним условием: Цубаки сама будет убираться за ним.
«Конечно!» — опрометчиво заявила она.
Само собой, свое обещание она не сдержала. Ей бы за собой уследить, не что за котенком. Зверек нагадил в зале тренировок. Мастер Шиппей вызвал маленькую Цубаки к себе и приказал ей избавиться от любимца — раз уж не заботится, пусть хотя бы прогонит.
Цубаки плакала и на коленях умоляла мастера, заверяя, что в этот‑то раз она точно сдержит обещание. Хмурясь, Шиппей дал ей последний шанс. Сначала она убиралась за котенком… но вскоре ей это, конечно, надоело, и она перестала за ним следить.
Ничего не случится, — легкомысленно решила Цубаки.
Котенок снова нагадил.
Мастер понял, что она не сдержала обещание, и прогнал котенка сам.
«Он поступил правильно, — подумала Цубаки. — А слово надо держать. Всегда. Это и есть честь воина, честь мастера… даже якудза знают, что такое честь».
Она вздохнула.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Санширо с полотенцем, обмотанным вокруг металлических бедер. От него валил пар. Цубаки завизжала, прикрывая грудь. Санширо покачал головой. Присев на край ванны, он спокойным тоном сказал:
— Здесь нечего стесняться. Я робот. Роботы не испытывают физиологических желаний.
— А… а, — чуть успокоилась Цубаки, но руки от груди убирать не стала. — Ты еще не ушел?
— Нет. Надо поговорить.
— Ты больше не мой вассал.
— Знаю, — Санширо посмотрел на пузырьки пены. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
— И откуда?
— Я запоминаю малейшее движение мышц человека, все его мелкие жесты, незаметные даже для него самого, и на основе этого воспроизвожу его движения, — сказал он. — При этом составляется его психоматрица. Я могу уловить самую суть человека и поставить себя на его место. И я знаю твой образ мыслей, я знаю твой характер. Сейчас тебе очень трудно, — сказал он.
Цубаки молчала.
— Тебе хочется нарушить данное слово и сбежать, — безжалостно продолжил Санширо.
— Это не так! — вскинулась она.
— Тебе нет нужды умирать из‑за какой глупости. Ты ведь даже не знала этого Рю–о. Твой настоящий отец — твой мастер Шиппей. Ты погибнешь из‑за мимолетной детской мечты.
— Замолчи, — зло сказала она.
— И я знаю, о чем думает сейчас Ван Тао. Он ни капли не сомневается в своей победе. Для него этот бой — это небольшое развлечение, способ разогнать скуку, убив ребенка. Думаешь, Ван Тао хоть каплю рискует? Во время боя я заметил снайпера, который выцеливал меня с крыш. В любой момент он мог выстрелить в меня и уложить наповал, если б его хозяину хоть немного, но грозила опасность. Это не дело чести.
— Неважно, о чем думает Ван Тао, — остановила его Цубаки. — Главное, о чем думаю я. А я не хочу предавать себя.
— Понятно, — помолчав, безнадежно сказал Санширо.
Он встал и пошел прочь.
— Куда ты? — спросила Цубаки.
— Зайду к Аяме–сан, — сказал он. — У нее сейчас небольшие физиологические проблемы, и я их разрешу. Смазка у нее выделилась…
Смысл этих слов дошел до нее не сразу.
Цубаки залилась краской.
— Ты же говорил!…
— Я говорил, что я робот, — сказал Санширо.
— Ублюдок! — закричала она и метнула ему в спину флакон шампуня.
Когда он ушел, Цубаки чуток успокоилась. Странно, но ей стало легче. Она помылась до конца, вытерлась махровым полотенцем и пошла спать отдохнувшей и свежей. Комната вдруг показалась ей родной. Закрыв глаза, Цубаки представила, как возвращается домой, обратно в тихую Фуджиоку, где не было пыли, не было якудз и преступлений, и не было поединков до смерти.
Завтра бой.
Наутро ее разбудила Аяме.
Гиноид надела новое платье, скрывшее ее шрамированые руки, и выглядела непривычно торжественной.
— Ван Тао ждет внизу, госпожа, — почтительно сказала она.
— Почему ты не ушла? — разозлилась Цубаки.
— Санширо–сан сказал, что в этом нет нужды, — сказала Аяме. — Он верит в вас.
— Глупости!
Цубаки стала поспешно одеваться.
— А где он сам?
— Он ушел, не дожидаясь вас, — сказала Аяме. — Он сказал, что не хочет умирать, и потому ушел перед самым рассветом.