— С чего ты решил, что сумеешь унести ноги после такого дурацкого номера? — спросила она, ласково обняв его за хилые плечи.
— Детка, ничего я не собирался уносить, — ответил он. — Я пошел подобрать себе пальто на свадьбу, потому что хотел тебе понравиться. А револьвер прихватил для защиты, вот и все. Но пока я примерял пальто, они вдруг решили, что не дадут мне за него заплатить! Я хотел заплатить — так не дали! Ты ведь не хуже меня знаешь, даром я ничего не беру.
Полицейские посмотрели на Глэдис, Глэдис посмотрела на полицейских. Потом вздохнула.
— Вместо священника нам понадобится адвокат, — сказала она. — Похоже, наш медовый месяц пройдет в исправительном доме.
— Я буду защищаться сам, — заявил Руди. — Я знаю свои права. Я сошлюсь на неписаный закон. Это была самозащита. Меня обвиняют в том, за что я уже сидел, я подам в суд за незаконный арест.
Мысль о незаконном аресте явно не давала ему покоя.
— Если ты сейчас же не закроешь рот, это я на тебя в суд подам, — предупредила она, наконец-то обозлившись. — Ты признаешь себя виновным, чтобы смягчить приговор, и отсидишь срок до последнего дня. А когда выйдешь, тебя отдадут мне на поруки с пожизненным испытательным сроком. И с этого дня врать ты будешь только дома, а вне дома будешь работать.
Руди не сказал ни слова. Как будто до него начало что-то доходить.
Прошло уже лет десять, как Руди отсидел последний срок, и с тех пор он ни разу не попадал в истории.
Но что имела в виду Глэдис, когда сказала про грош для бедняка, я до сих пор так и не понял.