Александр Неманис
РАССКАЗЫ
Биофония 7. Ползучая
Змея ползла. Тянулась и тянулась. Не кончалась никак.
— Хвоста у нее что ли нет? — спросил сидящий на дереве заяц, обратившись к лежащей на соседней ветке лисе.
— Может и нет, — ответила лиса, продолжая смотреть вверх.
— А если действительно нет? — настаивал заяц. — Если, ты только представь себе, лиса, змея бесконечна. Пройдет минута, час, сутки, месяц, год. Змея будет ползти. Пройдут десятилетия. Наши потомки будут смотреть, как ползет змея. Пройдут столетия. Потомки наших потомков будут смотреть, как ползет змея. — Заяц говорил, свесив с ветки правую нижнюю лапу, мерно покачивая ей в ритм словам. — Канут в небытие тысячелетия. Пройдет наш род, придет другой род, незнакомый нам, странный, загадочный, а змея все будет ползти. Тянуться и тянуться. Исчезнет все нам знакомое, а змея будет ползти. Род проходит и род приходит, а змея пребывает вечно.
Заяц застыл в задумчивости.
— А голова у нее была? — осведомилась лиса, скосив глаз в сторону зайца.
— Была, — вздохнул заяц.
— Так чего ты тогда мелешь? — резонно заметила лиса.
Заяц промолчал. Змея кончилась. Длинная была змея, очень длинная.
Вкус и красота
Гунзар — восьминогий обитатель Завгруса — задумчиво почесал подией шишковидный нарост на голове — свой орган размножения — и почувствовал, что хочет есть. Он поймал невзначай пробегающего мимо маленького четырехногого зверя и собрался было уже отправить его в ротовое отверстие, как услышал:
— Ты что же это, распутник, жену свою съесть хочешь?
— Извини, дорогая, — сказал Гунзар. — Увлекся несколько.
— То-то же, милый. Нам пора на вечеринку у Чрифчей. Ты готов?
— Ага, — согласился Гунзар и подумал, что лучше впредь не чесать так задумчиво орган размножения. Чего доброго, захочется не только есть.
Гастронавигация
Сидят на жерди жених и невеста.
Он (с большими ушами и добрыми пальцами ног): А ты в прошлом году на реке была?
Она (радостно): Была. А чего?
Он (будто скучая): А акулу видала?
Она: Акулу? Это типа сома, который в лесу у Иванченко в бассейне десять лет жил, пока его соседский кот не съел?
Он: Вроде. Так видала, али как?
Она: Видала. Зубатая такая…
Он: Так это я был.
Она: Да ну? Правда, что ли?
Он: Конечно, правда. Я тебя тогда не съел, плаваешь ты больно быстро… А вот сейчас съем!
Невеста соскакивает с жерди и бежит через лесоповал со стоящими тут и там нефтяными вышками.
Жених догоняет ее и ест.
Он (переваривая) и она (перевариваясь): Хорошо, что мы теперь вместе!
Падает занавес. Включается свет. Зрители уходят.
Зритель — зрительнице: Тебе понравилось?
Она: Очень. Так романтично.
Он плотоядно улыбается и целует девушку. Поцелуй постепенно переходит в глотание.
Проглотив девушку, чудовище (крупным планом) говорит в диафрагму: Сладкая женщина. Ням-ням-ням. Очень сладкая.
Экран некоторое время остается черным, чтобы кинозрители могли переварить увиденное, а потом появляется титр — КОНЕЦ, в зале зажигается свет и зрители начинают поедать друг друга. Когда количество зрителей уменьшается наполовину, снова гаснет свет и показывают фильм. После демонстрации фильма опять начинается поедание. Потом снова и снова. Пока в зале не остается единственный зритель. Этот зритель невероятно, до безобразия толст и неповоротлив, поэтому его легко поймать щупальцами.
Интимное путешествие
Я надел на руки тапочки и пошел гулять в сад собственного воображения; далеко я не прошел — вскоре наткнулся на ножку журнального столика; мой зрачок потянулся вверх и я увидел коричневое небо, крест-накрест перечеркнутое деревянными планками; я очень был сражен этим явлением, очень расстраивался, мое сердце даже сильно екнуло, но потом я благополучно вспомнил, что вижу дно собственного журнального столика в родной комнате и, конечно, успокоился, после чего продолжил путешествие, предложив себе двигаться в западном направлении, к серой двери, и выполнил предложенное, а потом, дойдя до двери, сунул в щель пальцы и уткнулся в фанеру носом, как в женскую теплую грудь, и удивился, лицезрея, что это наяву женская грудь; не думая более, я укусил за сосок и тут же получил достойный ответ — удар по затылку, и в зрачках звезды повели быстрый хоровод, а затем и громкий окрик, от которого я взрогнул и отпрянул от двери; обратный ход, отступление было позорным бегом в страхе; я вернулся под коричневое небо, прошел мимо ножки журнального столика, освободил руки от тапочек, поднялся на диван, вытянулся, повернулся на левый бок, положил горячую щеку на подушку, другую укрыл одеялом и направил зрачок на паркетный пол — странно, но пол был неподвижен.