Выбрать главу

Люстра

На доме стоял берег, на крыше гудел чайник носом в трубу, булькал — жаловался на странный утюг, жадно проглотивший тапочки в большую лодку, но лочный человек сидел, размахивая ушами, на кастрюле, и читал книгу советов, где писали: опасно мочить ноги в калошах во время урагана, особенно, когда пароход гудит в кресле, над которым, головой вниз, висит люстра, полученная путем соединения разных материалов однородного свойства.

— И вот какие мы, — сказал Ухитин, показывая пальцем в глаз велосипедной рамы. — Крутимся, а нас не видно.

— И неправда, — сказал Хлюпин, вылезая из печи и вытаскивая котел, наполненный до краев непригодной человеческой массой. — И вовсе мы не такие.

— Это какие же? — ехидно спросил Ухитин, закручивая водопроводный кран, чтобы не осталось посторонних звуков.

— А вот и вовсе никакие, — сказал Хлюпин. — Мы закрываем утюг в темной комнате, а он и там горячий, если его подключить к источнику энергии.

— Возьмем и не подключим! — сказал Ухитин и топнул головой по стене. Стена содрогнулась и оттуда вышел учитель.

— Дети, — сказал учитель. — Не шумите.

— И то верно, — сказали хором дети, поели один другого, и стало вместо Ухитина и Хлюпина — Хлитин и Ухюпин. Учитель забрался на рояль и запел, но слов в песне не было — учитель вскоре выдохся и ушел к реке ловить пауков. Хлитин и Ухюпин тоже ушли к реке ловить пауков. Дом появился в книге и читатель поднялся над собой, ознаменовав оглушительную победу разума, когда кастрюли — не ржавые чайники, и все протопали в столовую узнать последние новости, где сообщалось: заблудшая овца найдена невредимой в вечнозеленом лесу.

— Хлюп, — сказал гражданин в коричневом костюме, подавившись неопознанным квантом, содержащимся в супе. Одновременно другого гражданина, на противоположной стороне глобуса, очень больно ударили вилкой по носу. Он разозлился и надел того, кто ударил, на стул, а тот, кто ел суп, вытер губы салфеткой.

— Нет, такое просто слишком невероятно, чтобы быть выдумкой, — сказал серьезный человек и удивился, что фраза выглядит знакомой. Петух наглотался пауков и громко икнул.

— Кто это там ничего не делает? — спросил грозный начальник, взмахнув пухлым портфелем, откуда вылетела испуганная сонная птица и села на крышу, где, виновато опустив лоб, сидел тот, кто ничего не делал, а рядом стоял письменный стол, на котором писатель сочинял роман и его жена рубила капусту.

— Не руби капусту так громко, — попросил писатель, сверкая взглядом через очки в кармане брюк, висящих в прихожей.

— Что ты есть будешь?! — ответила жена и застучала громче и упорнее, а писатель задумался, что хотела она сказать.

Половинки реня

Утиц распилил рень пополам и остался доволен. Он смотрел на свою работу как на удовольствие. Рень был большим и крепким. С ним нелегко было справиться. Но Утиц справился. Утиц — хороший работник. Он никогда не сидит без дела, он всегда чем-нибудь занимается. Такого как он не обвинишь в безделье. Так распилить рень не всякий может. Рень трепыхался, пытался сбежать, но Утиц и не с такими ренями справлялся. Он свою работу знает, труда не боится. Он не то, что некоторые. Утиц сморщился, вспоминая.

Половинки реня заметили, что рабочий задумался. Рень был не глуп. Он знал, что когда рабочие думают, они ничего не видят. А этот сморщился основательно — наверное, глубоко задумался. Половинки реня осторожно пошевелились. Рабочий не увидел. Дрожа от страха и страсти, половинки реня двинулись навстречу друг другу.

Хлоп! — половинки реня соединились. Рень снова был целым.

— Ах! Чтоб тебя разорвало! — огорчился Утиц и снова принялся за работу.

Прибывание

К деревне подплыла шлюпка. Из нее вышли матросы. Изнасиловали коров. Ушли обратно. Отплыли. Тут к деревне дирижабль причалил. Дед Петр говорит:

— Сейчас немцы полезут.

Но полезли не немцы, а китайцы. Налезли, все съестное съели, улетели восвояси.

Тут из лесу наши пришли. Оставшееся экспроприировали, спрашивают:

— Ну немцы — понятно, китайцы — понятно, а чьи это матросы были, ну-ка скажите нам, да попробуйте только соврать, лапотники!

— Марсиане, — честно ответила дева Василиса, оседая на землю от жгуче-страстных взглядов экспроприаторов.